Как он мог не замечать в Мартине тех черт характера, которые так ценил в других людях, которые искал настолько отчаянно, что вложил в желание? Так легко было дружить с ним, зная, что Март ни разу не бисексуален, но толерантен и терпим. Говорить с ним о самом откровенном, но никогда не пытаться представить его в качестве больше, чем друга.
«Почему я был таким идиотом?»
Тысяча этих и других «почему» не помещаются в голове, Ричард мнет журавля в пальцах, запихивает в карман халата, почти не соображая, хватает Мартина за руку.
– Март, Март, я вел себя ,как дурак, – шепотом говорит он. – Все будет хорошо, Мартин, слышишь? Я обещаю тебе.
– Рич, по-моему, ты переутомился, – Велмор снова улыбается, но говорит серьезно. – Иди отдохни, а?
– Да, да, мне нужно идти! – будто очнувшись, Ричард встает, озирается по сторонам. – Я зайду к тебе скоро, правда.
– Хорошо, хорошо. Я буду ждать.
Кивнув, Медисон выскакивает за дверь с пылающими щеками и слегка дрожащими пальцами. Перед ним словно открылась тайная истина, раньше скрывавшаяся за семью печатями, и осознать ее сразу никак не получается. Нужно немного больше времени, чтобы принять элементарную вещь – то, что Ричард так усердно искал, все время было фактически у него под носом. Стоило только разуть глаза!..
– Рич, все в порядке? – обеспокоенно спрашивает Роуз, и только сейчас Рич замечает, что в коридоре кроме нее никого нет. – Ты ужасно выглядишь.
– В порядке, в порядке. Где они? – он озирается по сторонам, стягивает с плеч халат, не забыв вынуть журавля из кармана, и отдает Роуз.
– Ушли с доктором Саммерсом в кабинет. Как там Марти?..
– Марти?.. О, Март отлично. Просто отлично.
– Правда? Тогда у меня плохие новости для тебя, Рич, – Роуз с силой хватает парня за плечи и встряхивает, заставляя посмотреть на себя. А потом понижает голос и практически выдыхает: – Доктор Саммерс дает ему не больше четырех дней.
========== 7) Палата 331 ==========
Рич хлопает дверью так, что в гостиной дрожат зеркала. Не разуваясь и не снимая теплой куртки, проходит к кладовой, открывает ее и щелкает выключателем. Желтоватый свет бросает косые пятна на пол в прихожей, выхватывает из темноты внушительную гору бумажных журавлей, которых Ричард бросал как попало. Сейчас Медисон смотрит на творения своих рук почти с ненавистью, но последнего, самого дорогого, кладет осторожно, будто боясь разрушить магию чересчур резким движением. Затем отступает на шаг и говорит:
– Пускай все будет хорошо с Мартином. Это мое желание. Пусть он выздоравливает.
Он не чувствует себя глупо, разговаривая с журавлями в кладовке, наоборот, ощущает, что делает все правильно. Сердце в груди трепыхается тысяча первым журавлем – что, если ничего не получится?.. Ричард закрывает дверь и уходит в спальню, потерянный и пустой, он раздевается, глядя в пол, стягивает ботинки, мыслями все еще оставаясь в триста тридцать первой больничной палате рядом с лучшим другом, которому «дают» не больше четырех дней.
Сон не идет. Ричард вертится на кровати с боку на бок, трет лицо и скидывает одеяло, ходит на кухню за водой, борясь с желанием заглянуть в кладовку раньше времени. В голове заезженной пластинкой крутится одно – «пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста». Под шуршащее звучание собственных мыслей Рич наконец отключается, когда за окном начинает уже светать.
Он просыпается почти сразу, словно кто-то рывком вытянул из омута сна на поверхность. Сегодня Ричард не чувствует того приятного обволакивающего тепла, которое обычно по утрам задерживает людей в кровати, заставляя их переводить будильник на десять минут вперед. Он встает как можно скорее, сжимает непривычно ноющую голову ладонями и жмурит глаза. От кладовой его отделяет всего пятнадцать шагов, но пока Рич стоит, прислушиваясь к себе. Хочет ли он двигаться быстрее, интуитивно зная, что желание сбылось, или собирается замедлить движением, чтобы не разочароваться?..
Мысли путаются. Ричард от отчаяния тихо стонет, встряхивает ладонями и уверенно распахивает дверь кладовой, даже не заметив темпа своих пятнадцати шагов.
Небольшое помещение выглядит абсолютно пустым, и Ричард в первый момент не верит своим глазам. А потом облегченно и счастливо смеется, опираясь плечом о дверной косяк. Закрывает лицо, тут же убирает руки и недоверчиво качает головой – улыбка не сходит с лица, и Медисон чувствует себя сущим ребенком, получившим долгожданный новогодний подарок. Бросив кладовку открытой, Рич возвращается в комнату пружинной походкой, одевается, собираясь в больницу. Хочется позвонить, набрать Мартина прямо сейчас, но он уже решил ехать.
Ричард вырывается на улицу в распахнутом пальто, и ветер бросается ему в лицо верным псом, провожает до автобусной остановки. «Ягуар» все еще в сервисе, но жалеть об этом сейчас не приходится, Рич наслаждается окружившим его городом, таким родным и знакомым; он чувствует себя вернувшимся из долгих странствий путешественником, впервые за долгое время идущим по улицам, на которых вырос. Когда подъезжает автобус, громоздкий и неторопливый, парень садится у окна и сквозь еле заметные мутные разводы изучает фасады домов, вывески магазинов, прохожих и автомобили.
Каждая минута, приближающая его к цели, множит нетерпение и радостное возбуждение в груди. Рич подымается с места задолго до своей остановки, потом выскакивает, когда двери еще не до конца открылись, и чуть ли не бегом преодолевает тридцать метров до центрального входа больницы.
– Доброе утро! – он ослепительно улыбается интерну за регистрационной стойкой, с уверенным видом проходит мимо, так что у уставшего за ночь юноши не остается сомнений в том, что Ричард имеет право находиться здесь.
Он подымается на третий, перескакивая через одну ступеньку, толкает дверь в пустующий коридор и тихонько, чтоб не привлечь внимание врачей, проходит до палаты «331» и нажимает хромированную ручку.
Сухой щелчок. Ричард пробует еще раз – замок натужно скрипит и щелкает, дверь не поддается ни на йоту, и Медисону приходится признать, что здесь закрыто, а палата пуста. Он не понимает, почему так: Мартина не могли выписать так быстро. Эта тишина, окутывающая со всех стороны морскими волнами, больше не кажется безопасной и спокойной, наоборот, Рич видит в ней зловещие предзнаменования. Эта тишина как стоячая вода, почти обратившаяся в лед, никто не нарушал ее за последний час, никто не входил сюда и не выходил отсюда.
– Молодой человек.
Он вздрагивает и резко оборачивается. Стоящий в двух шагах пожилой доктор в расстегнутом халате удивленно вскидывает кустистые брови и тут же хмурится: глаза у Ричарда такие, словно он тяжело болен, обречен.
– Слушайте, – Рич с надеждой смотрит на медика, – здесь мой друг лежал, в этой палате. Мартин Велмор, я еще вчера у него был…
– Кто лечащий врач?
– Э-э-э, – он не сразу может вспомнить фамилию, но потом она все же приходи на ум: – Саммерс. Доктор Саммерс.
– Пациента Саммерса ночью перевели в отделение интенсивной терапии.
– Что это значит? – с похолодевшим сердцем переспрашивает Рич. Он уже, конечно, догадывается, но гонит от себя тяжелые мысли со всей старательностью, присущей людям его возраста.
– Это значит, молодой человек, что его состояние ухудшилось. Но я не Саммерс и не могу сказать вам больше ничего конкретного. Поищите доктора, говорите с ним, а здесь вам не место, на вас даже халата нет.
Искать доктора Саммерса Ричард не идет. Еле переставляя ноги, он спускается в холл, бледной тенью минует регистрацию и, как ему кажется, может сделать первый настоящий вдох только на свежем уличном воздухе. На деревянных ногах он подходит к скамейке, прячет мерзнущие руки в карманы пальто и ежится от холодного ветра. Закрывает глаза; в висках ровным стуком пульсирует вопрос: «Что я сделал не так?» И хочется плакать, по-детски несдержанно и растерянно, но Ричард держится, заставляя себя дышать глубже и ровнее – где-то он читал, что это успокаивает нервы.