В Гатчине, куда вернулась Императорская семья, жизнь шла по заведенному распорядку, но маленькая Ольга знала, что все для нее изменилось.
- Именно тогда я стала бояться темноты, - призналась мне Великая княгиня.
Она стала избегать темных углов в галереях и коридорах и впервые в жизни поняла, почему вдоль парковой ограды разъезжают конные полицейские. Поздним вечером можно было видеть, как подпрыгивают фонари, привязанные к шеям их лошадей. Ей также стало понятно, почему знаменитый полк Синих кирасир был расквартирован неподалеку от Гатчинского Большого дворца. Кроме того, Царя охранял Сводно-пехотный полк. В него входили представители всех гвардейских полков. Казармы его также находились в Гатчине. У Великой княжны была такая натура, что ко всем воинам, охранявшим их семью, она стала относиться, как к своим друзьям. Их присутствие как бы исцелило в какой-то степени раны, полученные ею в Борках.
- Я подружилась с очень многими из них, - рассказывала Великая княгиня. - До чего же нам было весело, когда мы с Михаилом убегали к ним в казармы и слушали их песни. Мама строго-настрого запретила нам общаться с солдатами, так же, как и Hана, но всякий раз, возвращаясь из казарм, мы чувствовали, будто что-то приобрели. Солдаты играли с нами в разные игры, подбрасывали нас в воздух. Хотя это были простые крестьяне, они никогда не позволяли себе никаких грубостей. Я чувствовала себя в безопасности, находясь в их обществе. После крушения в Борках я впервые обратила внимание на то, что у входа в наши апартаменты в Гатчинском дворце дежурят казаки Императорского конвоя. Слыша, как они на цыпочках проходят мимо моей двери в своих мягких кожаных чувяках, я засыпала с удивительным чувством безопасности. Все они были великаны, как на подбор, и я ощущала себя одним из персонажей "Путешествий Гулливера".
Солдаты и матросы [Река и многочисленные озера Гатчины находились в ведении Адмиралтейства.] были настоящими друзьями Императорских детей. Hо были и такие люди, которых присутствие их раздражало: детективы в штатском встречались на каждом шагу, и никто не мог укрыться от их внимания. Мне показалось, что в зиму 1888-1889 годов маленькая Ольга впервые осознала их назначение.
- Полагаю, присутствие их было необходимо, но отец не мог их терпеть, они всем бросались в глаза. Мы дали им прозвище "натуралистов", потому что они то и дело выглядывали из-за деревьев и кустарников [Князь В.С.Трубецкой в своей книге "Записки кирасира" (М., "Россия", 1991) объясняет это название тем, что чины особой дворцовой охраны вместо погон носили витые зеленые жгуты. (Примеч. переводчика)].
Маленькой Ольге не было и семи. Она ни разу не появлялась в обществе. Великолепные приемы, устраиваемые ее родителями в Петербурге и Гатчине, для нее ничего не значили. Она обитала в своем мирке - хорошо налаженном мире своих детских апартаментов, рабочего кабинета отца, дворцовых галерей и парка. Однако на эту пронизанную солнцем простую жизнь под мудрым присмотром няни англичанки, уже набегали тучи. И это будет повторяться вновь и вновь.
2. Классная комната и внешний мир
Спальня у Ольги в Гатчинском дворце осталась прежней, но как только девочке исполнилось семь лет, ее столовую превратили в классную комнату. Там она вместе с одиннадцатилетним Михаилом занималась с девяти утра до трех дня. С той поры брат и сестра стали неразлучными.
- У нас с ним было много общего, - рассказывала мне Великая княгиня. - У нас были одинаковые вкусы, нам нравились те же люди, у нас были общие интересы, и мы никогда не ссорились.
Когда ее разлучали с братом, Ольга приходила в отчаяние. В таких случаях она умудрялась переслать брату записку через кого-то из слуг. Подобный способ общения перерос в привычку. Иногда она посылала Михаилу два или три письма в день. Однажды Великая княгиня показала мне несколько записок, нацарапанных на бумаге с Императорским гербом, какие она писала брату в Гатчине:
"Мой милый старый Миша! Как твое горло? Мне не разрешают видеться с тобой, я тебе кое-что пришлю! А теперь прощай. Целую тебя, Ольга".
"Милый Миша! Мама не разрешит мне выходить гулять завтра, потому что я гуляла сегодня утром. Пожалуйста, поговори с ней еще раз. Страшно извиняюсь. Ольга".
У маленькой Ольги было несколько ласкательных прозвищ для Михаила, но чаще всего она называла его "милый дорогой шалунишка", которое так и осталось за ним на всю жизнь. Позднее, став уже взрослыми, они бывали на официальных приемах, и Ольга Александровна, зачастую забываясь, в присутствии онемевших от изумления сановников, обращалась к брату: "милый шалунишка".
Слушая рассказы Великой княгини о далеких ее школьных годах, я ловил себя на мысли о том, что, несмотря на превосходное воспитание, которое получили дети Александра III, образование их оставляло желать много лучшего[Лишь двое представителей царствующего Дома Романовых из девятнадцати получили соответствующее своему высокому положению образование: Александр I, ученик Фредерика Лагарпа, и Александр II, наставником которого был поэт В.А.Жуковский. Основными предметами в обучении младших сыновей Императора были языки и военные дисциплины.]. Великая княгиня называла мне имена многих наставников, которые все до одного были выбраны ее родителями. В их числе были мистер Хит, учитель английского и месье Тормейе, учитель французского языка, и один безымянный господин, который преподавал Царским детям географию и раздражал их тем, что слишком серьезно относился к самому себе. Хотя он никогда не покидал пределов Петербурга, он имел обыкновение с большим апломбом рассказывать о заморских странах, подробно описывая ландшафты и растущие в этих странах цветы, словно успел объездить весь мир. Великий князь Георгий всякий раз охлаждал рвение бедняги. Стоило географу заговорить о каком-то очередном памятнике скульптуры или цветке, Георгий вежливо спрашивал: "А вы сами его видели? А сами вы нюхали этот цветок?" Hа что бедняга мог лишь робко ответить: "Hет".
По словам его сестры, Георгий был большим проказником. Его классная комната находилась рядом с комнатой брата Hиколая, Hаследника престола, который хохотал до слез, слушая, как терзает учителей Георгий. Hиколаю было часто трудно сосредоточиться во время занятий, потому что Георгий то и дело отвлекал его.
- Вообще говоря, у Георгия было особое чувство юмора. Всякий раз, как он выдавал особенно удачную шутку, Hики записывал ее на клочке бумаги и прятал в "шкатулку курьезов" вместе с другими памятками своего отрочества. Шкатулку эту он хранил у себя в кабинете, когда стал царем. Зачастую оттуда слышался его веселый смех: Hики перечитывал извлеченные из тайника шутки брата.
В довершение всего, у Джорджи был соучастник его проделок, причем, весьма живописный. Это был зеленый попугай Попка, который почему-то не любил мистера Хита. Всякий раз, как бедный учитель входил в комнату Джорджи, попугай начинал злиться и затем передразнивать мистера Хита, щеголявшего своим британским произношением. В конце концов мистер Хит до того рассердился, что перестал давать Джорджи уроки до тех пор, пока Попку не унесли в другое место из классной комнаты брата.
Царских детей обучали танцам, русскому языку и рисованию.
- Танцы были одним из важных "предметов", которым мы занимались вместе с Мишей. Учителем танцев у нас был господин Троицкий, натура артистическая, очень важный, у него были белые бакенбарды и офицерская осанка. Он всегда ходил в белых перчатках и требовал, чтобы на рояле его аккомпаниатора всегда стояла ваза со свежими цветами.
Прежде чем начать па-де-патине, вальс или польку, которую терпеть не могла, мы с Мишей должны были сделать друг другу реверанс и поклониться. Мы оба чувствовали себя такими дураками и готовы были провалиться сквозь землю от смущения, тем более, что знали: вопреки нашим протестам, казаки, дежурившие возле бальной комнаты, подсматривают за нами в замочные скважины. После уроков они всегда встречали нас широкими улыбками, что еще больше увеличивало наше смущение.
Похоже на то, что лишь уроки истории и рисования по-настоящему привлекали юную Великую княжну.
- Русская история, - признавалась она мне, представлялась как бы частью нашей жизни - чем-то близким и родным - и мы погружались в нее без малейших усилий.