О каждом солдате Ионенко имел определенное суждение и мог рассказать многое. И это совсем неплохо, когда командир знает, чем заполнены сердца и умы его подчиненных. Тогда они ему понятней.
Ионенко заканчивал разработку плана предстоящих стрельб, когда в канцелярию вошел ефрейтор.
— Товарищ капитан, разрешите обратиться? Я насчет боевого листка к стрельбам. Старшина сказал, что прислали художественные бланки…
— Прислали, Яблочкин. Они у замполита. Обратитесь к нему. — Ефрейтор собрался было уходить, но Ионенко спросил: — Виделись?
Яблочкин обернулся.
— Поговорил только немножко. Торопилась на работу. Засолка там у рыбаков…
— Засолка? — Ионенко улыбнулся. — Ну, ничего, это дело временное…
Два месяца назад Саша Яблочкин — комсомольский вожак заставы — влюбился. Правда, сам он на эту тему разговоров не вел, но с начальником заставы решил поделиться своими переживаниями.
Случилось это в середине января, при весьма драматических обстоятельствах. Вместе с Прилепко Яблочкин находился в наряде. Вечером разыгрался сильный буран. Небо выстреливало на землю густые заряды мокрого снега, его подхватывал ветер и так закручивал, что за пять шагов ничего не было видно. Море, беснуясь, билось о берег, ревело, создавая своеобразный аккомпанемент дикой пляске белых тяжелых хлопьев. Приближалась смена, и пограничники медленно двигались к заставе, едва находя дорогу. В шуме волн и ветра Яблочкину вдруг почудился гул мотора. Решили проверить себя. Не проверить нельзя — граница. Приказал Прилепко ждать его, а сам свернул к берегу и сразу растворился в серой пелене.
Прошло четверть часа, ефрейтор не возвращался. Прилепко забеспокоился, пошел по лыжне Яблочкина: несколько десятков метров она шла вдоль берега, а потом затерялась совсем — замело снегом начисто. Прилепко стал громко звать товарища. Никто не откликался. «Может, разминулись», — подумал он. Прилепко помчался на заставу. Яблочкина там не оказалось.
В ту ночь на заставе никто не спал. Разбили береговую линию на участки и колесили по ним вдоль и поперек до утра. Кто-то услышал выстрелы, но так и не удалось определить, откуда стреляли. Саша как сквозь землю провалился. Ионенко сообщил о случившемся в рыболовецкую артель, откуда на розыски отправились все, кто умел ходить на лыжах. Сообщили в комендатуру, а затем и в отряд. В поиски Яблочкина включились солдаты соседних застав. Каждый час из отряда запрашивали: «Что нового?»
Нашелся ефрейтор только на второй день в глубокой, заметенной снегом расселине.
Из тяжелого оцепенения Яблочкина вывел низкий, мелодичный женский голос:
— Милый, хороший, очнись! Слышишь? Да очнись же!..
Чья-то рука нежно поглаживала его по щеке. С трудом разлепил веки. Перед ним на коленках стояла запорошенная снегом девушка в пуховом платке. Большие серые глаза смотрели испуганно.
— Кто вы? — спросил ефрейтор.
— Наташа. Из Рыбачьего…
— Наташа… — и он снова закрыл глаза.
Девушка принялась трясти его:
— Да что же за беда такая?! Очнись!.. Замерзнешь так… А я сейчас за пограничниками сбегаю. Мигом.
Яблочкина доставили на заставу. У него оказалась сильно вывихнутой нога, и еще парень крепко простудился. Выяснили, как все получилось. Саша, не обнаружив ничего подозрительного, направился обратно. Пошел напрямик, думая срезать путь и нагнать Прилепко. В темноте свалился в расселину. Почувствовал сильную боль. Выбраться по отвесной скалистой стенке, к тому же обледеневшей, не смог, и нога отказалась слушаться. Кричал. Не слышали. Стрелял, пока не кончились патроны. Опять звал на помощь. Дыру над головой затянуло. Потом начало знобить. Вспотел, продрог, захотелось спать.
Наташа Короткова набрела на Яблочкина совершенно случайно, увидев торчащий из снега небольшой обломок лыжи.
Месяц Саша пролежал в госпитале. Поправился. Но заметили товарищи, что взгляд Саши часто стал делаться каким-то отсутствующим, мечтательным. Раньше такого не было. А однажды взял увольнение, пошел в поселок искать девушку из Рыбачьего…
Темнело. Когда на границу вышла новая смена, Ионенко отправился домой. Тихо заглянул в комнату, зажег лампу и сразу же погасил. На кровати, обнявшись, крепко спали жена и сын. Валерка чему-то улыбался, может быть, он видел себя героем какой-нибудь веселой сказки балагура Хлыстенкова? Может быть… Капитан постелил себе на диване, лег и быстро уснул.