- Умом повредился? - зашипел Ясур прямо в лицо бледному, с трясущимися губами Фарру. - Ты что наговорил?
Фарр не ответил. Тогда сторож храма, едва удержавшись от того, чтобы сплюнуть прямо в священном доме Атта-Хаджа, шагнул от стены вперед и, поднимая в благословляющем жесте единственную левую руку, начал было:
- Помолитесь и идите затем. Повелитель Небес услыша...
Ясура перебил шум, возникший у главных дверей. Мягкую тьму нарушили солнечные лучи, пробившиеся сквозь открытую створку.
"Биринджик пришел, - почему-то подумал сторож. - Ох, влетит Фарру! За дело, правда..."
- Именем солнцеликого шада, да живет он вовеки!
Этот голос в храме был лишним. Ясур, знавший наперечет почти всех жителей Шехдада, мгновенно опознал Берикея, молодого десятника личной стражи господина управителя Халаиба. Берикей не часто посещал священную обитель, ибо родом происходил с полуденного побережья, где люди чтили не Отца, а Дочь - светлую покровительницу прибрежного Саккарема. Легенды рассказывали, будто она являлась родной дочерью Атта-Хаджа, произошедшей от смертной женщины и Незримого Владыки.
Ясур уже хотел было дать отповедь нарушителю спокойствия (хотя после "проповеди" Фарра что-либо "нарушать" было бесполезно - люди и так сидели с выражением недоумения и страха на лицах), но Берикей, не дожидаясь ответа, продолжил:
- Благороднейший и славный вейгил собирает ополчение Шехдада. Всем мужчинам волей вейгила приказано идти с оружием к башням города! - Воин по привычке огладил указательным пальцем жесткую и узкую щеточку усов и добавил упавшим голосом: - Степь пошла войной на Саккарем. И не ждите мудрого Биринджика - он умер.
Фарр раскрыл рот, словно желая что-то сказать, но ничего не получилось. Храм огласил постепенно нарастающий гомон - горожане, забыв о благочинии, повскакивали на ноги. В шуме Фарр атт-Кадир сумел различить только злой голос сторожа Ясура:
- Накаркал? Чего стоишь, пойдем! У меня в доме найдется сабля и для тебя.
- Кто останется охранять? - слабым голосом вопросил Фарр. - Здесь Камень... казна храма, книги...
- Оставим младших учеников, - мгновенно принял решение Ясур. Для него война была знакомым ремеслом, и он, вспоминая давно минувшие годы нардарской резни или схваток между нынешним шадом Даманхуром и его братьями, знал, что делать. В отличие от Фарра, для которого битвы и жестокие события прошлого были лишь красивыми легендами: Саккарем давно ни с кем не воевал, если не считать победоносного похода конницы шада на диких меорэ два года назад.
- И еще, - Ясур запнулся и с неясной тоской посмотрел на спешащих к выходу из храма шех-дадцев. Пожилой сторож, услышав возглашенное Берикеем известие о смерти мардиба, не стал особо горевать - если Атта-Хадж призвал в небеса своего слугу, то разве стоит сожалеть и перечить воле Предвечного? Но ведь должна быть преемственность! Пускай Биринджик умер, но слово Владыки Лазоревых Полей всегда остается с людьми. - Вот что, Фарр атт-Кадир. Пойди в комнаты мардиба, отыщи там халат белого цвета и отрез белой ткани для тюрбана. Теперь ты - мардиб. Как самый старший из учеников.
- Я? - задохнулся Фарр. - Ты что? Я же еще не прошел посвящения!
- Ты, - спокойно подтвердил храмовый сторож. - Или ты боишься? Атта-Хадж не любит трусов... И кстати. Если вдруг (Ясур говорил преувеличенно спокойно, но пальцы его единственной руки так сильно сжали предплечье Фарра, что тому стало больно) город не устоит, будь это завтра или спустя луну, ты обязан спасти...
Ясур бросил взгляд темных встревоженных глаз на маленькую колонну с поблескивающей на верхней округлой грани звездочкой.
- Д-да... - заикнулся Фарр. - Может быть, Кристалл спрятать сейчас? Под храмом большое подземелье, сам знаешь...
- Не надо, - покачал головой сторож. - Пусть Осколок Неба защищает Шехдад. А я заметил, как ты прикоснулся к нему.
Атт-Кадир смутился и опустил глаза. Впрочем, бояться было нечего. Ясур теперь не сможет рассказать Биринджику о святотатстве.
- Он... - очень тихо и медленно произнес Фарр. - Этот камень подсказал мне, что говорить.
- Знаю, - отмахнулся Ясур. - Биринджик тоже иногда... Неважно. Теперь все это не имеет значения. Пойди переоденься. Я буду ждать тебя возле своей хибары. Если вейгил сказал, что началась война, то нам стоит послушать управителя.
Фарр буквально выбежал из боковой двери храма, на мгновение ослеп от лучей пылающего над миром белого солнца и кинулся к дальней одноэтажной пристройке, сложенной из серовато-желтого песчаника. Там живет (жил...) осененный мудростью Неба Биринджик - старей, был скромен и во всем следовал законам, установленным многие века назад Провозвестником Эль-Харфом. Хлипкая дверь без запора отворилась, Фарр почувствовал запах пыли и старого пергамента, спугнул тощего рыжего кота - любимца мардиба, исправно ловившего мышей в его доме и жилище учеников.
"Я - мардиб, - в панике думал Фарр. - Я должен говорить от имени Атта-Хаджа. Сегодня уже поговорил..."
Он раскрыл единственный сундук, стоявший в голове покрытого войлоком ложа Биринджика, развернул ткань, скрывавшую под собой скромные сокровища старца, и взгляд тотчас упал на белый с серебряным и золотым шитьем, отделанный речным жемчугом халат.
- Если Ясур сказал - значит, так тому и быть, - пробормотал Фарр под нос. Приказы сторожа, бывшего при храме еще в те времена, когда не родился самый старший из нынешних учеников мардиба, всегда исполнялись с той же точностью, что и спокойные, немногословные увещевания Учителя Биринджика.
Тень от росшего средь двора одинокого деревца дикой сливы не успела сместиться и на палец, как Фарр атт-Кадир, воспитывавшийся при храме сирота и сын обычного феллаха-смерда, вышел из домика своего наставника в блистающем под солнцем облачении мардиба - человека, знающего мысли Атта-Хаджа. Тонкие, упрямо сжатые губы, прищуренные темные глаза под густыми бровями, загорелые ладони, сжимающие свиток, на котором витиеватыми буквами были записаны лучшие изречения Книги Эль-Харфа. И белый тюрбан с единственным зеленым камнем над лбом.