Пустые овечьи глаза... Это не жизнь. Любой степняк, увидев, как в его жену или мать вонзается стрела чужака, ринется в бой, пускай даже с голыми руками. Воины, ходившие в поход к полуночным землям в минувшем году, говорят, будто тамошние племена - какие-то белокожие вен-ны и расписанные татуировками вельхи - так и делали. Вгрызались зубами в глотки, рвали ногтями... Таких людей стоит уважать. Настоящие воины, прирожденные.
"Не похоже это на войну. На истинную войну, из песен и давних легенд, разочарованно подумал Менгу. - Их режут, будто баранов, но винторогие хоть блеют, бьют копытами и стараются убежать... Хаган был мудр, сказав, что саккарем-цам не стоит жить под полной луной".
Сотник еще сидел в седле, погруженный в свои раздумья, когда нукеры, повинуясь немногословным, но четким приказам Танхоя, начали вязать пленным мужчинам из безвестной саккаремской деревни руки жесткими и ранящими кожу веревками. Менгу, встрепенувшись, хотел было приказать своим воинам двигаться дальше - кюрийена феллахов больше нет, и лишь у стен догорающих жилищ, среди кровавых лужиц и вьющегося на ветру серого пепла валяется несколько десятков тел.
- Слушать и повиноваться! - Менгу резко обернулся на крик. Поднимая пыль, к стоящей у бывшей деревни сотне мергейтов несся всадник.
Копыта его лошадки ударяли в землю, топча еще зеленые и узенькие ростки пшеницы. - Сотнику Непобедимых Менгу - речи хагана Степи Гурцата!
Всадник - младший, четвертый брат большого сотника Ховэра - осадил лошадь совсем рядом. Менгу по привычке соскочил с седла, увидев на груди посланника серебристый знак Сокола Гур-цата, и, упав на колени, склонил голову до земли. Если сам хаган отправляет гонца, значит, впереди настоящее дело.
- Слушать и повиноваться! - повторил неожиданный гость, ничуть не обратив внимания на учиненное нукерами Менгу побоище. - Приказано Великим на словах передать следующее: пускай Бронзовая сотня Непобедимых идет к Сей-тат-улусу, окруженному стеной. До заката улус должен быть под рукой Великого хагана, а от тамошних людей принята клятва верности. Откажутся - Сейтат-улус твой, сотник Менгу. Оставишь там десяток воинов для надзора.
Приказ был более чем понятен. Многое, конечно, не договорено, однако непроизнесенные речи дополняет закон Степи.
- Воля хагана - воля Заоблачных, - громко ответил Менгу и усмехнулся про себя. Сотником он стал всего тридцать дней назад, и даже не просто сотником, но командиром отряда самых верных и яростных воинов хагана - Непобедимых. Видать, запомнивший дальнего родственника Гурцат хочет проверить его способности. Пусть будет так.
Посланник ускакал столь же быстро, как и появился. А Менгу, поднявшись и отряхнув с чапа-на пыль, взглядом подозвал Танхоя.
- Пусть эти люди, - Менгу кивнул в сторону пленных, - проведут нас самой короткой дорогой. Нукеры сегодня вдоволь наедятся баранины в каменных юртах Сейтат-улуса.
Однако Менгу не знал (да и не мог знать), каким образом нужно захватывать города. Разве что разговоры старых и опытных нукеров могли напомнить ему о давнем штурме мергейтами сак-каремского города Эль-Дади. И, стоит заметить, пятидесятник Танхой был тогда в числе тумена, ворвавшегося, будто вихрь, в жемчужину сакка-ремского побережья. Менгу не боялся спрашивать - он знал, что каждый мергейт всегда поделится знанием с родичем. Никто не станет смеяться или упрекать молодого сотника в неопытности. Поэтому Менгу потянул Танхоя за рукав и тихо спросил:
- А моя... наша сотня вообще может взять улус, стоящий за каменными стенами?
- Может, - бесстрастно кивнул Танхой. - Я расскажу как.
Наверное, разум, защищая сам себя, отсек у. Менгу воспоминания о священной Ночи Полной Луны. Да и во всем степном войске никто - от простого нукера до командира тумена - не смел упоминать о ночной резне, устроенной Гурцатом приехавшим к нему в гости вождям племен. Впрочем, подробности знали лишь несколько десятитысячников и приближенных великого хагана. А остальные просто молчали.
Нет, вовсе не по приказу владыки, приравненного к заоблачным духам, не из боязни наказания или смерти. Большая часть мергейтов понимала - Гурцат сделал правильно. Он убил ханов, ибо они выступали против воли богов и заботились более о своих племенах, нежели о народе Степи. Нукеры сделали вид, что ничего не произошло, особенно после того, как шаманы и хаган на самом рассвете вышли к войску.
Первые лучи заоблачного светила пылали на Золотом Соколе, зло и отрывисто грохотали бубны, ревели длинные, позаимствованные у саккаремцев боевые трубы, и пылал возле белой юрты огромный костер. Столько дров никто из степняков в жизни не видел - видать, хаган заранее приказал везти дерево из предгорий.
Гурцат появился из-под полога в лучшем белом чапане, отделанном черными и красными нитями, без шлема или шапки, с обнаженным клинком в руке. Самые остроглазые мергейты углядели - сверкающий металл потускнел от темных коричневатых пятен. Кровь.
Белый конь, привязанный у столба, косил на хагана большими карими глазами и тихонько всхрапывал, будто почувствовав невидимую узду. Сультай - заоблачный дух, покровитель бранного ремесла - был небось неподалеку. Иначе посвященный ему конь не стал бы беспокоиться.
Саийгин последний раз ударил в свой бубен, и тотчас, поняв безмолвный приказ шамана, стихли разговоры, опустились жерла труб, коснувшись вытоптанной сухой земли. Только ветер колыхал разноцветные конские хвосты, привязанные к шесту, на котором сидел Золотой Сокол Степи.
- Я говорил с богами, - тяжело уронил Гурцат, глядя на всех и на каждого одновременно. - И другие ханы говорили. Боги сочли, что столь достойных людей они поселят в своем незримом улусе. Богам приглянулись великие воины, и они взяли их в свой тумен. Я же остался здесь, в мире под синим небом.