Его божественное величество солнцеликий шад Саккарема Даманхур знал, что не услышит хороших новостей, и заранее приготовился к худшему: перевалы на Кух-Бенане, разумеется, не удержали, корпус десятитысячника Эль-Калиба разбит, а проклятые мергейты уже... Впрочем, чего гадать!
Даманхуру исполнилось всего тридцать восемь лет, пятнадцать из которых он правил гигантской империей Саккарема. В отличие от многих предшественников Даманхур редко прислушивался к словам придворных льстецов, предпочитая честные речи ближайших советников, набранных причем, вовсе не из родственников или самых знатных эмайров, но людей, знающих свое дело.
Вот, например, Энарек, верховный дейвани - глава Государственного совета и третий по значению человек в стране после самого шада и его наследника, сейчас управляющего отдаленной Дангарой. Безусловно, Энарек упивается властью, иногда ворует из казны, но лучшего управителя Саккарем не видел уже долгие годы. Пускай низкорожденный, всего-навсего младший сын вейгила захолустной области, но зато блистательный дейвани умеет говорить правду в глаза и ничуть не боится гнева солнцеликого. Энарек уважает шада, однако умеет вовремя предотвратить ошибки своего господина или исправить уже совершенные. Он сам подобрал Государственный совет, назначил верховных вейгилов, а самое главное - умел разбираться в сложнейших и запутанных делах огромной державы, протянувшейся от океана до океана.
Еще от отца, шада Бирдженда, Даманхур усвоил важнейшую науку: "Сын мой, если вдруг твои старшие братья откажутся от трона и ты станепь повелителем наших земель, запомни - никогда не стоит всерьез вмешиваться в жизнь страны. Хочешь, я открою тебе великую тайну? Саккарем отлично проживет и без нас, шадов. Управляем не мы, наследники Атта-Хаджа, а те бесчисленные чиновники, которые собирают налоги, подати, доносят до смердов законы, изданные Государственным советом. Шад - всего лишь символ. И каждый мой наследник обязан сделать так, чтобы свет этого символа слепил глаза всем... Тогда наша семья будет править спокойно".
Восьмой сын престарелого Бирдженда очень внимательно прислушивался к наставлениям отца и сделал надлежащие выводы. Когда Бирдженд скончался и страна осталась без шада, Даманхур начал действовать. С помощью дворцовых интриг наемных убийц он устранил семерых своих братьев, объявил себя шадом Саккарема и, получив поддержку родственников матери - одной из многочисленных жен предыдущего шада, родом происходившей из Нарлака, - выиграл короткую войну со взбунтовавшимся старшим братом, избежавшим первых покушений.
Пятнадцать лет благополучного царствования... Даманхур, как разумный человек, прекрасно знал, что ничего особенного он не совершил, разве что разгромил грязных меорэ, высадившихся на материк три года назад, и слава солнцеликого Даманхура, "победителя меорэ", засияла в зените. Умный дейвани Энарек не поднимал налоги, торговля с чужеземцами приносила в казну постоянный доход, феллахи не бунтовали ни разу за все полтора десятка лет...
Даманхур был рад, что унаследованная от отца держава процветает, люди живут безбедно, а непобедимое войско может противостоять любому врагу, вплоть до закованных в железо рыцарских легионов далекого Нарлака.
И вдруг - гром среди ясного неба! Первые тревожные вести начали приходить две седмицы назад. У границ на полуночном восходе появились отряды степняков-мергейтов под водительством знакомого Даманхуру вождя Гурцата. Шад еще полтора года назад по совету своего мудрого дейвани пытался обезопасить Степь, внеся разлад между тамошними племенами, выбравшими хага-на - верховного вождя войска - для борьбы с меорэ. Война с пришельцами из-за моря давно закончилась, их разрозненные и слабые отряды лишь изредка беспокоили мергейтов, Аша-Вахишту или варваров-вельхов на полуночи, но, как видно, Гурцату приглянулся золотой отблеск мельсинского трона.
И он решил создать в Степи нечто подобное, не столь давно объявив самого себя единовластным повелителем мергейтов. Шадом, так сказать. Сколь жалкое подражание! Дикарь, провонявший кислым кумысом и лошадиным потом, возжаждал уподобиться божественным властителям! Таковыми Даманхур не без оснований считал только самого себя, кенига далекого Нарлака и владыку заморской Аррантиады. Три великие державы, получившие от богов право руководить судьбами мира.
Даманхур не жалел золота для подкупа ханов Великой Степи, которым не нравился Гурцат, но несколько месяцев тому изможденный гонец принес известие, что сочувствующие Саккарему степняки перебиты новым хаганом, а Гурцат забрал под свою руку все земли, начиная от границ Саккарема и полуденного побережья до темных и незнаемых лесов на полуночи, наголову разгромил Аша-Вахишту государство родственных сакка-ремцам манов, посягнул на земли лесовиков... Степь разрослась и усилилась безмерно.
Однако шад и его советники полагали, что блеск звезды Гурцата недолговечен и ее огонь растворится в необозримых пространствах Степи. Это было самой ужасающей ошибкой Золотого Трона.
Военачальники Даманхура думали так: "Степняки не в первый раз нападают на пограничье Саккарема и всегда откатываются. Держава не понесет особого урона, потеряв несколько тысяч мер хлопка или пшеницы, выращиваемых в недалеких от Степи областях. Война даже полезна - можно снова поднять армию да погонять жалко вооруженные отряды мергейтов по Степи. Войску не подобает сидеть без дела. Если же тысячи Гурцата всерьез полезут на полдень, к городам и плодородным долинам - что ж... Имя солнцеликого шада снова покроется неувядаемой славой и честью, а степняки навсегда запомнят, что на полдень, в пределы блистательной империи, лучше не соваться. Себе дороже".
...Первые несколько дней нашествия Даманхупа словно парализовало. Он заперся в своих покоях пуская к себе одну лишь любимую жену (которая не столько плотски ублажала шада, сколько успокаивала напуганного и донельзя расстроенного супруга) да верховного дейвани, продолжавшего железной рукой держать власть в Саккареме. За неполную седмицу была потеряна область Шех-дад, а сам город сровнен с землей. Отдельные отряды мергейтов заполонили полуостров Эль-Дади (не столь давно ими разграбленный) и снова захватили этот важнейший порт на восходном берегу.