– Стой. – Слава преградил путь рулоном бумаги. – Не веди себя как женщина.
– А как? – спросил Малыш.
– Знаешь, они говорят: «Ах, что я знаю, но тебе не скажу».
– Чудак. Видишь же: лично капитану. Выходим на рандеву с «Короной Кенш». Знаешь такой? Г/п 312?
– Еще бы! Это же Галактический центр. Пойду скажу Снежине.
«Ну вот, – подумал Малыш, оставшись в одиночестве. – Почему это не я скажу Снежине?»
– Как дети малые, – пробурчал он сам себе, открывая дверь в рубку. – Скажу, не скажу…
– Ты кому? – спросил Глеб Бауэр, вахтенный штурман.
– Себе.
– Что за депеша?
– Мастеру, – ответил Малыш строго.
– А почему не вовремя? – спросил Бауэр. Он сидел на диванчике в штурманском закутке и читал лоцию сектора. – Что-нибудь серьезное?
Малыш молча прошел в рубку. Загребин стоял у большого экрана, рассказывал какую-то байку практикантам; те хлопали глазами от восторга и по наивности верили каждому слову. Малыш не спеша подошел к ним и встал лицом к мастеру. Рядом с Христо. Сделано это было с намерением – Христо невелик ростом, а Снежина значительно превосходила Малыша, и тот не любил стоять с нею рядом.
– Геннадий Сергеевич, – сказал Малыш, – Вам срочная с Земли.
Загребин погасил сигарету о пепельницу, прикрепленную к ободу большого экрана, прочел телеграмму медленно и обстоятельно, даже чуть шевелил губами.
Малыш посмотрел на Снежину и обрадовался, что Павлыш не успел ей ничего сказать.
– Что там? – шепнул Христо, толкнув Малыша локтем. Загребин протянул вдоль пульта большую, мягкую, покрытую веснушками кисть, включил внутреннюю связь.
– Старшего помощника прошу подняться на мостик, – сказал он.
Потом обернулся к Малышу и спросил добрым – обманчиво добрым – голосом:
– Команда уже оповещена?
– Я сюда прямо из рубки, – ответил Малыш. – Разве не понимаю?
– Между приемом и вашим появлением здесь прошло десять минут. Издалека шли?
Дверь отъехала в сторону. Старпом Баков возник на мостике. Скорость, с которой он преодолел расстояние от своей каюты до мостика, была фантастической, но при том Баков сохранял спокойствие и делал вид, что не спешит.
– Учись, – сказал капитан Малышу. – Алексей Иванович, прочтите, – продолжал он.
Малыш отступил на несколько шагов, натолкнулся спиной на Глеба Бауэра. Тот уже поднял с диванчика два метра своих костей и сухожилий. Малыш задрал голову и сказал тихо:
– На Титан не идем. Срочная с Земли-14.
– Шутишь, дуся, – сказал Глеб.
– Глебушка, – позвал капитан. – Брось ты эти вторичные источники информации. Разыщи сектор три-один-шесть-четыре-восемь-семь. Запомнишь? Или повторить?
Через сорок три минуты «Сегежа» начала торможение. К этому времени содержание телеграммы было знакомо всему экипажу.
3
Некоторые особо деликатные операции Эмилия Кареновна никому не доверяла, тем более роботам. К их числу относилось мытье и вытирание голубого сервиза. Как-то, еще в прошлом рейсе, она поручила достать его из шкафа Гришке, кухонному роботу. Тот одну чашку тут же разбил. Не хватало и еще одной чашки: ее уронил Зенонас Кудараускас – поставил мимо стола.
Иногда, если накатывало плохое настроение и надо было успокоиться, отвлечься, тетя Миля осторожно извлекала тонкие фарфоровые чашки из гнезд в шкафу, обдавала их теплой водой и насухо протирала чистым махровым полотенцем.
За полуоткрытой дверью трепетали голоса; приглушенный, доносился грохот из трюмов. Тетя Миля перетирала голубые чашки.
– В первом же порту расчет, – говорила она, глядя в белую стену буфетной. – В первом же порту.
Крупная слеза сорвалась с ее ресницы и гулко щелкнула по тонкому фарфору. Тетя Миля подставила чашку под кран, смыла слезу.
В коридоре заверещали роботы, и Глеб Бауэр прикрикнул на них, чтобы не портили обшивку.
Снежина заглянула в буфетную, хотела напиться, увидела, что тетя Миля перетирает чашки, заподозрила неладное, взмахнула большими красивыми руками:
– Что-то случилось? Кто вас обидел, Эмилия Кареновна?
– Никто, – сказала тетя Миля. – Никто не обидел. Чего тебе, Снежка?
Снежина поправила волосы, самые пышные и самые черные волосы в Космическом флоте, и села на вертящийся табурет. Она была дотошна и обстоятельна. Она любила ясность.
– Я не верю. Рассказывайте.
Тетя Миля прижала чашку к груди. Поняла, что рассказывать придется. Да и хотелось.
– Я их ждала, – начала она. – Как ждала! Вся команда свидетель. Торт сделала со словами «Добро пожаловать» по самой середине… В холодильнике стоит. Каравай был, ты сама видела. Соль на верхушке. Ты же знаешь, я перегрузок совершенно не выношу, а пока тормозили, из камбуза не вылезала фактически, даже Гришку моего отключила. Все сама. Правда, Кирочка Ткаченко немного помогала, она это любит. Потом вышла к тамбуру, а как увидела – каравай Кирочке, а сама сюда. Плохо мне, просто не могу. Такое впечатление, словно в детстве снились, в кошмаре.