Конечно, это Янссон.
— Как ты думаешь, тебя толкнули намеренно?
Анника положила на стол замолчавший телефон и удивленно посмотрела на инспектора.
— Определенно нет, — ответила она. — Рядом с нами какой-то толстяк отплясывал буги-вуги, он толкнул женщину, а она врезалась в меня.
В глазах К. мелькнула искорка интереса.
— Она что-нибудь сказала, когда толкнула тебя?
Анника посмотрела на книжные полки, на кожаные корешки книг с протоколами заседаний Совета с 1964 года, как смотрела тогда на женщину с узкими бретельками.
— Она что-то искала в сумке, — вспомнила Анника. — Ремень сумки был короткий, и ей пришлось поднять правую руку, чтобы сунуть ее в сумку, вот так….
Она подняла правую руку и показала, как незнакомка шарит в вечерней сумке.
— Какого цвета была сумка?
— Серебристого, — с удивившей ее саму уверенностью ответила Анника. — Матово-серебристого. По форме она была похожа на конверт, в которых приносят счета за электричество.
— Что она достала из сумки?
Анника оторвала взгляд от протоколов 1964 года и принялась рыться в памяти.
Она ничего не вспомнила, кроме того, что ей стало больно в ступне.
— Мне стало очень больно, — ответила Анника. — Я вскрикнула. Женщина посмотрела на меня.
В подтверждение своих слов Анника, поколебавшись, кивнула.
— Да, — сказала она, убедившись в верности воспоминания. — Она посмотрела прямо мне в глаза.
— Она что-нибудь сказала?
Анника уставилась в полированную столешницу.
— У нее были желтые глаза, — сказала она. — Абсолютно холодные желтые глаза, почти золотистые.
— Желтые?
— Да, золотисто-желтые.
— Как она была одета?
Анника снова закрыла глаза, услышала ритм музыки и увидела прямо перед собой ремень или бретельку. Кажется, она была кроваво-красной. Или красной была одежда раненой женщины? Или это кровь была красной? Если только бретелька не была снежно-белой на фоне загорелого плеча, или это плечо было светлым на фоне темного ремня?
— Я не знаю, — озадаченно ответила Анника. — У меня черно-белая память, она как негатив, причем цвета могут меняться на противоположные. Нет, не помню…
— Ладно, вернемся к желтым глазам. Может быть, это контактные линзы?
Линзы? Да, конечно, это могли быть линзы, если только глаза и в самом деле не были желтыми. Или зелеными?
Зазвонил сотовый телефон К. Заиграла мелодия греческой песни «Мой номер первый», взявшей первое место на Евровидении несколько лет назад. Инспектор покосился на дисплей и пробормотал: «Мне придется ответить». Он выключил магнитофон, встал и отошел к двери.
Он разговаривал долго, расхаживая мимо двери, играя интонациями голоса. Она встала и отошла к окну, откуда сочились в комнату звуки уличного движения. Анника выдохнула воздух на оконное стекло, и вид за ним затуманился. Когда же пятно растаяло, Анника увидела Хантверкаргатан — улицу, на которой жила в районе Клара. Услышала с грохотом проносившиеся поезда, старый медицинский центр Святого Серафима, куда она на днях водила Калле с воспалением среднего уха.
Как все это близко — всего в четырех кварталах.
Горло сжало судорогой. «Господи, как же мне не хочется двигаться!»
— Жертвы опознаны, — сказал К., возвращая Аннику к действительности. — Может быть, вы их узнали?
Пошатываясь, Анника вернулась на свое место, примостилась на краешке кресла и откашлялась.
— Мужчина — один из лауреатов. Он получил премию по медицине, — сказала она. — Его имя вылетело у меня из головы, но я его записала.
Она потянулась к сумке за блокнотом, но К. жестом остановил ее.
— Аарон Визель, — сказал К., — израильтянин. Получил премию вместе с американцем Чарльзом Уотсоном. Кто была женщина?
Анника покачала головой:
— Я ее никогда прежде не видела.
К. потер рукой глаза.
Визель находится в хирургическом отделении больницы Святого Ёрана. Женщину звали Каролиной фон Беринг. Она председатель Нобелевского комитета Каролинского института. Она умерла в зале, видимо, практически мгновенно.
Все тепло улетучилось из рук Анники. Холод съел его, добравшись до кончиков пальцев, проник в кровь, заморозил суставы. Сделав неимоверное усилие, Анника набросила на плечи бабушкину шаль.
«Я видела глаза умирающей женщины. Она смотрела на меня, умирая».
— Мне надо идти, — сказала она. — Мне и в самом деле жаль, но у меня очень много дел.
— Тебе нельзя об этом писать, — сказал К., тяжело откинувшись на спинку кресла. — Твое описание толкнувшей тебя женщины совпадает с описанием предполагаемого убийцы. Ты — наш ключевой свидетель, поэтому я запрещаю тебе публиковать эти данные.