Анника, уже вставшая с кресла, снова упала на сиденье.
— Я задержана? — спросила она.
— Не глупи, — ответил К., взял со стола сотовый телефон и встал.
— Подписка о неразглашении берется только во время ареста, — сказала Анника. — Я не арестована, и никто вообще не арестован. Как же можно запрещать разглашение?
— Не воображай себя слишком умной, — сказал К. — Есть и другие способы запрета на разглашение информации, согласно главе двадцать второй, параграфу десятому, заключительной фразе акта о юридической процедуре. Этот пункт касается главных свидетелей. Запрет может быть наложен руководителем расследования, если речь идет об особо тяжком преступлении.
— Свобода слова защищена Конституцией, — возразила Анника, — а Конституция имеет приоритет перед распоряжениями. К тому же ты не руководитель расследования. В таких случаях расследованием руководит государственный обвинитель.
— Здесь ты снова ошибаешься. Руководитель пока не назначен, поэтому сейчас я исполняю его обязанности.
Анника встала и сердито наклонилась к К.
— Ты не можешь помешать мне рассказать о том, что я видела! — пронзительным голосом произнесла она. — У меня в голове уже сложилась вся статья. Я могу написать блистательный репортаж очевидца, на три страницы, может быть, на четыре, я же видела убийцу на работе, видела, как умирала его жертва.
К. обошел Аннику, развернул ее к себе.
— Какого черта?! — рявкнул он. — Если вздумаешь действовать в таком духе, то получишь такой штраф, что не расплатишься до конца своих дней. Сядь!
Анника замолчала и села, вдруг ощутив такую тяжесть, что у нее ссутулились плечи. К. повернулся к ней спиной и набрал номер на своем сотовом телефоне. Она молча сидела под огромными портретами, пока К. сердитым голосом отдавал кому-то приказания.
— Ты поставишь меня в невозможное положение, если я не смогу написать статью, — сказала она.
— Я плачу от жалости, — язвительно произнес К.
— Что скажут мои боссы? — продолжала Анника. — Что бы сказали твои начальники, если бы ты отказался расследовать преступление, потому что я так тебе приказала из-за того, что написала о нем?
К. тяжело вздохнул и сел.
— Прости, пожалуйста, — сказал он с виноватым видом. Потом, помолчав, заговорил: — Спроси меня о чем-нибудь, и, возможно, я отвечу на твой вопрос.
— Почему?
— Потому что ты не можешь об этом писать, — сказал он, в первый раз улыбнувшись ей.
Она на мгновение задумалась.
— Почему никто не слышал выстрелов? — спросила она.
— Ты их слышала. Так, во всяком случае, ты сказала.
— Но это было лишь слабое «паф».
— Пистолет с глушителем внутри длинной сумки должен произвести именно такой звук. Но ты не помнишь что-нибудь еще о внешности этой женщины? Какие у нее волосы? Как она была одета?
Она помнила только глаза и бретельки на голом плече.
— Должно быть, у нее были длинные волосы, иначе я бы обратила на них внимание. Но не думаю, что в них было что-то особенное. Наверное, они темные. Кажется, они были не распущены, а заколоты. Что касается одежды, то на ней было, наверное, вечернее платье. Во всяком случае, в ней не было ничего необычного. Она выглядела так же, как все. Ты не знаешь, как она попала в Золотой зал?
К. заглянул в блокнот.
— Мы сейчас отрабатываем списки приглашенных. Может быть, она там есть. Но точно мы этого не знаем. Некоторые свидетели говорят, что это был переодетый мужчина. Как ты считаешь?
Мужчина? Анника фыркнула.
— Это была девушка, — сказала она.
— Почему ты в этом уверена?
Анника скользнула взглядом по протоколам 1964 года.
— Она смотрела мне прямо в глаза и была ниже меня. Много ли найдется на свете таких низкорослых мужчин? К тому же она очень легко и непринужденно двигалась.
— Мужчины не могут двигаться так?
— Могут, но не на высоченных шпильках. Для того чтобы на них ходить, нужна многолетняя практика.
— Ты видела ее шпильки?
Анника встала и повесила сумку на плечо.
— Нет, но у меня на ноге наверняка остался синяк от ее каблучка. Можно, я позвоню тебе сегодня?
— И куда это ты собралась?
Анника остановилась. Ей показалось, что в просторном кабинете стало нечем дышать.
— В редакцию новостей. Мне надо поговорить с коллегами. Если, конечно, ты вообще не запретишь мне работать.