— Ты же взрослый человек, ты должна подавать детям пример, — сказала женщина, уже не так агрессивно.
— Скажи, что бы сделала ты, если бы Калле так ударил твоего сына, что ему пришлось бы делать МРТ головы?
Женщина помолчала.
— Наверное, я сделала бы то же, что и ты, — наконец призналась она.
— Хорошо, — сказала Анника. — Спасибо.
Она положила трубку и вдруг почувствовала, что ее мир переворачивается.
Кошку замучили в аппарате для стереотаксических операций, из глаза Ларса-Генри торчал гвоздь. Неужели это ты грозилась убить ребенка?
Поднятая рука готового ударить ее Томаса, повязка на голове Калле, молчаливая мольба Боссе в машине, если ты сейчас уйдешь, то можешь не возвращаться.
Она, пошатнувшись, встала и на неверных ногах проковыляла в туалет, где ее вырвало.
Ты придумала себе мир, и всякий, кто с тобой не согласен, — идиот.
Он убивал детей, Анника.
Тяжело дыша, она стояла, склонившись над унитазом. Удары сердца отдавались в висках болезненными толчками.
«Мне надо с кем-нибудь поговорить. Я не могу больше сидеть здесь одна».
Она медленно поднялась наверх, посмотрела на спящих детей, бесшумно открыв дверь спальни. Она прислушалась к их тихому дыханию. Оба крепко спали.
«Он вернется, — подумала она. — Папа обязательно вернется».
Она посмотрела в окно, сдвинув в сторону занавеску. В доме Эббы горел свет. Значит, она вернулась от кузины из Даларны.
Анника показалось, что стены сейчас сойдутся и раздавят ее. Вдруг он не вернется?
Что же, она так и будет сидеть здесь одна и ждать?
Она прошла на лестничную площадку, вошла в спальню Эллен, вышла, зашла в спальню Калле и вышла.
Ничего, если они побудут дома одни, а она пока зайдет ненадолго к Эббе?
Но вдруг позвонит Томас?
Она не может уйти, она должна ждать его звонка.
Но она же может переадресовать звонки, и тогда его звонок не разбудит детей.
Она спустилась вниз и выглянула на улицу сквозь резное кухонное окно.
Кто там приехал? Может быть, это Томас?
«Нет, я не могу больше сидеть дома», — подумала Анника.
Она набрала команду переадресации звонков, ввела номер своего сотового телефона, проверила заряд его батареи, положила телефон в карман и пошла к выходу.
На улице было уже темно, хотя стоял еще ранний летний вечер. Темные тучи затянули небо серым бетонным сводом.
Как же ужасно за городом в плохую погоду, подумала она. Все цвета исчезают, остаются лишь оттенки серого. В городе всем хватает места, улицы и площади — общественные места, где никого не угнетает присутствие других людей. Здесь все стиснуто, несмотря на то что больше простора.
«Почему я сейчас об этом думаю? — удивилась Анника. — Как я могу беспокоиться за мир и гармонию с соседями в такой момент?»
Вильгельм Гопкинс, словно прочитав ее мысли, возник перед ней на дороге как привидение. Он ткнул пальцем в сторону стоявшей возле ее дома красной спортивной машины.
— С меня хватит! — выкрикнул Гопкинс. — Мое терпение лопнуло. Я сейчас же звоню в полицию!
Анника даже не взглянула в его сторону.
Красный «вольво» Эббы стоял на подъездной дорожке к ее дому. Фонтан был выключен, загон Франческо пуст.
Анника поднялась по ступеням крыльца и нажала кнопку звонка. Было слышно, как его эхо отдается в доме. Франческо не залаял. Не было слышно и шагов. Эхо звонка стихло, и Анника, спустившись с крыльца, обошла дом.
Машина издавала легкое потрескивание. Наверное, она проделала долгий путь, а теперь медленно остывала. Свет горел и на первом и на втором этаже. Анника снова поднялась на крыльцо и позвонила.
Никакой реакции.
Она выглянула на дорогу.
Вильгельма Гопкинса тоже не было.
Анника прислонилась к двери и постучала в окно.
— Эбба?.. — неуверенно позвала она. — Эбба, ты дома?
Может быть, соседка хочет побыть одна? Она долго ехала домой и теперь, наверное, лежит в ванне и не хочет мокрая бежать к двери…
В доме раздался какой-то резкий звук — как будто на пол уронили что-то тяжелое.
Анника замерла на ступеньках.
— Эбба! — закричала она, изо всех сил нажимая кнопку звонка и надавив на дверь. — Эбба, что случилось?
Дверь распахнулась, и Анника удивленно сделала шаг назад.