Тиресий решил проверить свои догадки и разыскать раба, который в ту роковую ночь относил младенца в горы. Он знал, что старый Ферсит теперь пасёт царские стада и отправил за ним человека. Ферсит явился вместе с гонцом к вечеру и, не подозревая зачем вызывал его Тиресий, всё удивлялся, к чему такая спешка.
Тиресий ожидал Ферсита в естественном гроте, осенённом старыми деревьями, оплетёнными виноградными лозами. Он сидел на камне, опираясь обеими руками на посох. В сумерках трудно было раз глядеть выражение лица слепого прорицателя, однако, Ферсит, скорее почувствовал, нежели увидел тревогу Тиресия и ему стало не по себе.
Два старика долго сидели молча друг против друга. Наконец Тиресий, подняв высоко голову, так, что его борода торчала кверху, тихо произнёс, устремив невидящие зеницы поверх головы Ферсита,
— Ты, Ферсит, помнишь ту ночь, когда Лай вручил тебе ребёнка и велел отнести его в горы?
Ферсит напряжённо всматривается в лицо прорицателя.
— Да, Тиресий, как сейчас. Я нёс младенца и плакал сам, как ребёнок, хотя был и молод.
— А ты знаешь, что сталось с тем младенцем?
Ферсит долго молчит. Тиресий его не торопит, чувствует, как тяжело Ферситу даются эти воспоминания и медленно тихо говорит,
— Ты отдал его пастухам, Ферсит.
— Да, — Ферсит опустил голову и горькая старческая улыбка тронула его уста. Он не бросил ребёнка, как того требовал царь Лай, он пристроил его, пусть не в царские хоромы, но сохранил ему жизнь и эта мысль согревала его долгие годы.
— Я не смог мальчика бросить…, -улыбка на лице Ферсита сменилась таким внутренним напряжением, что будь Тиресий зрячим, он бы понял, что царский пастух знает больше, чем говорит и, что его мучают сомнения — стоит ли рассказывать всё прорицателю? Ферсит вспомнил, как совсем недавно слышал сетования других пастухов на нынешние несчастья и винили во всём убийцу Лая. Ферсит же, никоим образом не связывал бедствия, постигшие Фивы с именем Эдипа. Он уже почти забыл тот ужас, который испытал при виде ноги путника убившего Лая. После же разговоров пастухов — память вернула его к ощущениям того дня, того страха, боли и сомнений, какие он испытал при виде шрама на ступне юноши. Ферсит вспомнил и то, как Лай сам спровоцировал стычку, в результате которой погиб. Когда Эдип стал царём, Ферсит ушёл в горы пасти царские стада, чтобы быть подальше от дворца, чтобы избыть память обо всём, что он знал. Знал и — носил в себе все эти долгие годы. Эдип справедливый, благородный и великий правитель. Ферсит любил его и гордился, что в его городе такой царь. Но боги, теперь вот, решили отомстить ему за преступление, кое ему навязали, коего он не желал совершать. Ох уж эти боги! Как они несправедливы и жестоки.
Если бы Тиресий не был слеп… Но прорицатель почувствовал смятение в душе собеседника, почти осязаемо почувствовал.
— Ты, Ферсит, знаешь больше, чем сказал. И я знаю больше, — настаивал он на своём предположении, — и ты должен разрешить свои сомнения.
— Тиресий, ты прав. Я знаю больше. Я был в свите Лая, когда он и его возница оскорбили, очень грубо оскорбили путника. Тот убил Лая случайно. В гневе он перебил и всю свиту. Я чудом спасся, благодаря тому, что он сбил меня с коня. Один из воинов Лая дротиком зацепил сандалию путника и я, поверженный в тот момент на землю, увидел ступню с небольшим шрамом. На этих же местах ступней были раны у младенца, относимого мной в горы. Я понял — это сын Лая. О, какой ужас объял меня тогда. Боги распорядились таким исходом. Отец хотел убить сына и заслужил такую смерть, — Ферсит замолчал. Тиресий не нарушал молчания. Они ещё какое-то время сидели так.
Сумерки сгустились и горная ночь, как всегда неожиданная, неслышно сошла на город. Тиресий поднялся.
— Я знал, словно про себя выговорил прорицатель, — я знал, что Эдип сын Лая. Знал, знал, не зная почему.
По истечении двух дней Эдип ожидал у себя Тиресия. Прорицатель пришёл во дворец, когда сумерки окутали город. Уже были зажжены факелы. Тиресия провели в зал для приёмов. Эдип внимательно всматривается в лицо прорицателя. Всматривается и ничего в нем не видит, кроме спокойной сосредоточенности.
— Оракул требует изгнать из города убийцу. Ты должен, Тиресий назвать имя и мой народ избавится от проклятия богов, которое они ниспослали на нас.
Тиресий перекладывает посох из одной руки в другую. Его лицо непроницаемо, но от Иокасты не укрылся трепет пальцев прорицателя, чего раньше она никогда не замечала. «Стареет. Стареет он, годы и боги никого не щадят» пронеслось у неё в мыслях.