Вдруг конь насторожился, начал стричь ушами и затем встал, как вкопанный. Эдип почувствовал, словно на него кто-то упорно смотрит. Его ослепила догадка — спасшийся раб мог привести фиванцев для расправы с убийцей одного из граждан. Эдип хотел вынуть нож, однако будто неведомая сила сковала его руку. Пламя бессильного гнева разлилось по его телу. Он решил осмотреться и, только поднял взгляд на склон — увидел нечто прекрасное и грациозное, устрашающее в своей неподвижности и беспощадное в недвижимой жестокости и коварстве. Сфинкс. Только теперь Эдип вспомнил многочисленные, слышанные им истории. Последнюю ему рассказывал Алкимах.
Он с Фокионом держал путь через Беотию. Они знали о существовании сфинкса, и Фокион уговорил Алкимаха и небольшой отряд, сопровождавший их, свернуть в Фивы.
— Я не верю, что сфинкс способен загадать загадку, которую бы не мог отгадать человек. Да, ещё за это губить людей! Это трусы наплели и насочиняли небылиц, — харахорился он.
Один из старых слуг позволил себе заметить, что сам был свидетелем гибели одного из храбрецов — критянина родом. Но Фокион не унимался,
— Нет таких загадок, которые не по силам человеку, если тот — не дурак и не трус.
Алкимах долго не соглашался, ибо отец его поручил ему серьёзные дела, от коих зависило торговое положение их города. Тогда — они направлялись в Дельфы, к оракулу Аполлона. Ах, если бы был уже получен ответ жрицы, то можно было бы рисковать, но пока… Фокион всё настаивал на своём.
Алкимах согласился при одном условии — он с отрядом не приблизится к сфинксу, остановится неподалёку, за скалой. Так и сделали. Воинам и Алкимаху было видно, как Фокион подъехал к горе Сфингион, как он спешился и подошёл ближе. Его конь, опаской кося глазами на гору и переминаясь, отошёл на четверть стадии. Они видели, как внимательно смотрел Фокион в сторону горы, как, затем опустил голову и по-видимому думал. Потом он поднял руку вверх, вероятно прищёлкнув пальцами, в знак того, что отгадал загадку и что-то сказал. Приличное расстояние до скалы не позволяло расслышать его слова. Вдруг, он словно застыл. Алкимах во все глаза следил за происходящим, не слезая с коня. Фокион стоял так очень долго, он будто окаменел. Алкимах окликнул его, но тот даже не пошевелился. Он ещё раз крикнул. Тот же результат. Весь отряд был в напряжении. Алкимах спешился, выскочил из-за скалы и, не доходя до Сфингиона, с ужасом увидел, как Фокион рухнул и над ним пронеслось что-то молниеносным вихрем. И вот уже никого нет. Долго смотрел Алкимах на то место, где только что стоял Фокион. Остальные тоже подбежали к Алкимаху. Старый слуга подошёл и тронул Алкимаха за плечо,
— Поехали, Алкимах, го больше нет. Я предупреждал.
Алкимах в отчаянии заплакал. Отряд повернул обратно в сторону Парнаса на дельфийскую дорогу.
Эдип смотрел. На склоне горы лежал огромный лев с головой прекрасной женщины. Он был великолепен в своей величественной и полуленивой, но грозной позе. Эдипу особенно понравились глаза. Конечно, не передать их цвет и взгляд! Но Эдипу казалось, что обязательно глаза должны быть черными, ибо глубина их зрачков таила нечто пугающее и неведомое.
Многое повидал Эдип — но Сфинкс! Если это лев, то он, кажется, сейчас поднимется на передних лапах и зарычит, а затем, взмахнув огромными крыльями, взлетит; если это женщина — то она улыбнётся и запоёт.
Эдип хотел было тронуть коня — руки не слушались, поводья мирно покоились в полуразжатых ладонях. Эдип хотел крикнуть «Эй, послушай! Давай свою загадку». Язык не повиновался ему. И он, нет, не услышал, а скорее почувствовал подобие шелеста платана и спросил, будто повторяя за кем- то: «Кто ходит утром на четырёх ногах, днём на двух, а вечером на трёх?»
Ах, вот оно что! — подумал юноша. Загадка. Словно родилась во мне. Он посмотрел на лик сфинкса. Ничего не изменилось в каменном истукане. «Мне загадали загадку. От неё зависит моя жизнь или моя смерть. Да, короток окажется мой век, если я не отгадаю. Он и так у человека короток, что день. Утро, освеченное прекрасной розоволикой Эос, когда невдруг очнёшься ото сна; день-весь в трудах и заботах, за которым не замечаешь как и вечер наступает.
Так и жизнь — родишься и, ходить-то ещё не умеешь, подобно львёнку на четвереньках лазишь, ты- чась носом в незнакомые предметы. Потом, бремя трудов-торговых, ратных — только поспевай. А уж к старости согнёт тебя судьба, искалечит и — бесполезным станешь, вроде детёныша. Только детёныш всё ещё обретёт, а ты уже ничего не обретёшь. Даже способность передвигаться, и та покидает тебя. И, как детёныш на коленки не встанешь — люди смеяться начнут. А я! Что я успел сделать, подойдя к этому городу? Ничего. Ах, нет, успел. Убить человека и убить его рабов. Но разве это деяние? Злодея ние. Коротка ты, жизнь человека. О том и загадка.»