— Человек, одними губами сказал Эдип. Только человек дважды беспомощен, продолжил он мысленно. Прекрасно беспомощен в младенчестве, ибо эта беспомощность таит в себе будущие, ещё не раскрытые и неизведанные силы, и безобразно беспомощен в старости, ибо силы его известны и истрачены. Не вселяет он радость своим старческим лепетом, одну лишь досаду и раздражение, так как старость обезображивает не только лик, о часто и дух.
— Человек, — повторил Эдип, — в детстве он ползает на четвереньках, в зрелом возрасте ходит, как подобает, на двух ногах, в старости — опирается на костыль.
Прозрачно-синий воздух уже был влажным курчавые облака, что с утра громоздились по северной кромке гор, после полудня закрыли солнце и слились в сплошные чёрные тучи, которые вот-вот собирались заморосить дождём. Вдали сверкнула молния. Зарокотал гром. Ещё одна молния пронзила небо, ярко осветила дорогу, стоящего коня со всадником подле изваяния и, на мгновение упёрлась ярким концом в каменного истукана. Конь испуганно прянул в сторону и, Эдип успел за- метить, когда конь его понёс, как с грохотом осела и рассыпалась вершина горы Сфингион и погребла под собой сфинкса.
— О! Зевс! — прошептал Эдип, с силой натягивая поводья и останавливая ошалевшего коня, — О! Боги! Вы поразили тирана, вы вложили в мои уста спасительные слова.
В ФИВАХ.
Эдип въехал в город беспрепятственно. Никто не охранял городские ворота, так как в том не было нужды. Роль стража исполнял сфинкс. Люди, попадавшиеся Эдипу на пути, оглядывались, переговаривались, и, вскоре он заметил, что они собираются группами по трое, по четверо и куда бы они ни собирались, меняли свои планы и следовали за ним. Когда Эдип подъезжал к царскому дворцу, его уже сопровождала внушительная толпа, а стая ребятишек, окружала его коня с криками «Чужестранец в городе! Чужестранец в Фивах!»
На дворцовой площади Эдип увидел настоящее столпотворение. Народ требовал избрания царя. Дворцовая площадь гудела, шевелилась множеством фигур в богатой и бедной одежде. Люди не сразу обратили внимание, на подъехавшего всадника.
На вершине дворцовой лестницы стояла стройная женщина в траурных одеждах. Из толпы доносились выкрики
— Царя! Царя Фивам! Найти убийц Лая! Казнить по закону города! Иокаста, выбирай царя или мы сами его выберем! Пусть прорицатели укажут тебе и нам повелителя!
И лишь когда крики мальчишек влились в гул толпы, многие обратили внимание на стройного, высокого всадника на крепком, гнедом жеребце, сдерживаемом седоком и пританцовывающем на плитах площади.
Люди расступились, пропуская незнакомца. Голоса стихли и все взоры устремились на юношу. Едва Эдип спешился у самой дворцовой лестницы, из толпы послышался громкий голос
— Он — чужестранец, н прошёл в город! Его пропустил Сфинкс!
Толпа с рёвом ринулась к городским воротам. Люди, словно обезумевшие неслись по улицам, сбивая друг друга и топча упавших. Грохот топочущих ног и людского рёва, подобно буре пронёсся над площадью и устремился к городским воротам.
Женщина в траурных одеждах всё также стояла на вершине лестницы и невидящими глазами смотрела куда-то вдаль за стены Фив. Эдип не знал — видит ли она его или нет. Он поднимался ступенька за ступенькой, глядя в лицо фиванской царице, но взгляд её всё также был
непроницаемо-далёким, устремлённым поверх Фив, поверх горных вершин, в сторону далёкого моря.
Эдип остановился на предпоследней ступеньке, склонив голову.
— Долгих лет тебе царица — приветствовал он её, Что за несчастье у тебя, которое окутало твой прекрасный лик в печаль и облачило твой стан в траур?
— Я прожила долгие и прекрасные годы со своим супругом Лаем, царём фиванским. Но вот в горах, на него напала целая шайка разбойников. Они зверски убили моего мужа, перебили его воинов, ограбили его колесницу и скрылись. Очевидец пришёл ко мне ночью с этой страшной вестью, прямо с места происшествия.
Теперь царица смотрела на Эдипа. Тонкие, прямолинейные черты её лица, отмеченные суровой печалью поразили юношу. Да, эта женщина очень красива, хотя не так уж и молода. Очень красива!
— Я- Эдип из Коринфа, сын Полиба и Меропы.
— Ты разгадал загадку сфинкса, — скорее констатировала, нежели спросила царица.