— Мирзо Иванович, можно?
— Входи!
Золотухин шел плавно, словно скользил по паркету.
— Мирзо Иванович, а мы кое-что нашли.
— Неужели гильзы?
— Сразу гильзы. Пуп земли — гильзы... Кое-что поинтереснее. — И он положил перед Каировым крошечный белый лоскуток величиной с автобусный билет: — На кустах ежевики висел.
— Ну и что? — не скрывая разочарования, спроси, Каиров.
— Я высчитал условную траекторию полета пули. Линия шла под углом в тридцать пять градусов к железнодорожному полотну. Зная убойную силу револьвера, мне нетрудно было определить место, где стоял убийца. Когда я был маленький, Мирзо Иванович, физика и тригонометрия были моими любимыми предметами. Я и сам не пойму, почему позднее решил стать милиционером. Убийца стрелял с тридцати метров. Не попади он в переносицу, мы могли бы навещать Мироненко в больнице.
Каиров скептически улыбнулся:
— Милый мой, даже точные науки подчиняются законам логики. Если ты задумаешь кого-нибудь убивать осенней ночью, ты не станешь надевать ни белую блузку, ни куртку, ни халат... Или еще черт знает какую одежду, в которой будешь виден за километр.
— Однако факт налицо. Вы же первый, кто требует от нас фактов, и прежде всего фактов.
— Ты отнимаешь у меня время, — сказал Каиров со свойственной ему прямотой. — Но раз в мои обязанности входит и воспитание кадров, садись, наматывай на ус...
Каиров раздраженно поднял телефонную трубку. С усилившимся кавказским акцентом — первым признаком недовольства — сказал:
— Девушка, соедините с поликлиникой. Заведующего... Товарищ Акопов, это Каиров. Проконсультируйте меня по одному вопросу.
— Пожалуйста.
Кажется, у Акопова был громкий голос, а может, это целиком заслуга телефона, но Золотухин и Волгин отлично слышали все, что говорил заведующий поликлиникой.
— У вас в поликлинике кто-нибудь остается на ночь
— Безусловно. Дежурный врач «скорой помощи». Медицинская сестра. Кучер. Сотрудник в лаборатории.
— Скажите, они выходят ночью из здания поликлиники?
— Безусловно. В случае вызова «скорой помощи».
— И только?
— Безусловно. То есть не совсем безусловно. У нас нет канализации.
— Ясно. Людям приходится выходить ночью...
— Да... Но в туалете, если это слово здесь применимо, отсутствует электричество.
— Остается пустырь, — подсказал Каиров.
— Вероятно, так. Мне никогда не приходилось бывать ночью в поликлинике.
— Спасибо. Еще один вопрос. Ваши люди и ночью носят белые халаты?
— Безусловно.
— Как вы думаете, они снимают их, когда выходят э... на улицу?
— Думаю, что не всегда.
— Спасибо вам, товарищ Акопов. — Звякнула трубка. Каиров довольно посмотрел на Золотухина: — Вот так, милый сыщик... Надо бы помочь докторам. Послать к ним электрика. И у нас, глядишь, время зря бы не пропадало.
Золотухин — большой артист. У него на лице одно, а про себя другое. Он сейчас не хочет раздражать начальника. И всем своим видом демонстрирует: сдаюсь, ваша взяла.
А Каиров любит, чтоб брала именно его... Вот он вышел из-за стола, заложил руки за спину и не спеша начал ходить от двери до окна... В кабинете стоял густой сумрак, но Каиров не включал свет. Он не хотел зашторивать окна. Потому что в свои пятьдесят лет был полным человеком, страдал одышкой и предпочитал свежий воздух всем другим благам.
— С личным делом Хмурого вы знакомы, — сказал Каиров. — Контрабанда. Валюта. Наркотики... Хмурый не убит на переезде, а час назад зарезан в больнице. Никто из его старых дружков на мокрое не пойдет... Все-таки появление Хмурого, которого месяц назад видели в Лабинске, и действия банды Козяка — это одна цепь... С бандой будет покончено в течение ближайших недель. Нас интересует другое... Очевидно наличие иностранной агентуры, которая руководит и помогает банде. Мы не знаем каналы связи, Но они существуют... Возможно, что Хмурый прибыл сюда как связной. Но где же тот, к кому он шел?.. Вот это нам и поручено выяснить. К выполнению операции приступаем сегодня же. Золотухин, устроишь побег Графу Бокалову. В десять вечера. Для приличия пусть дадут пару выстрелов вверх. С помощью Графа необходимо выявить всех, кто связан с контрабандой, валютой, торговлей наркотиками. Всю операцию знаю я. И начальник краевого отделения. Кодовое название операции... Где они встречались? У какой афиши?
— «Парижский сапожник», — подсказал Золотухин.
— Операцию назовем «Парижский сапожник», — решил Каиров.
Он любил названия загадочные и необычные.
Когда Золотухин ушел, Каиров положил руку на плечо Кости Волгина и сказал:
— Тебе, Костя, предстоит выполнить самую трудную часть операции «Парижский сапожник».
Густая изморось. Степь круглая, хмурая. Пирамидальные тополя оголенные, мокрые. Они, точно странники, появляются то справа, то слева. И дорога — кашица из черной грязи, по которой едва двигается телега.
Пара усталых лошадей рыжей масти бредет медленно. Воздух холодный, и над крупами животных поднимается пар. Возница сидит на передке как-то полубоком. Искоса поглядывает на пассажиров. Он не очень им доверяет.
Пассажиров трое. Один, Владимиром Антоновичем его называют, по возрасту, видать, самый старшин. В шляпе, в очках, в тонком пальто. Что пальто тонкое — это его собственное дело. Очки на Кубани многие носят, особенно кто в городе родичей имеет. А вот насчет шляпы товарищ маху дал. Не привыкшие тут до шляп жители. Раздражение такой убор вызвать может. Сомнение.
Второй — может, цыган, может, татарин. Глаза черные, хитрые. Ростом маленький. Всю дорогу руки в карманах плаща держит. Это точно — пистолеты не выпускает.
Третий — чистый жулик. В кожанке и с чубчиком.
Ящики какие-то с ними, лопаты...
— Так вы, значит, добрые люди, из Ростова будете? — заискивающе спрашивает возница.
— Бери выше, отец, — говорит жуликоватый. — Из самой Москвы. Мы, батя, геологи. Полезные ископаемые ваших краях искать будем...
— Окромя грязи, тута ничего нету, — заявил возница
— А мы дальше поедем...
— Дальше дальшего не бывает. Куда же это?
— В хутор Соленый... Рожкао...
Возница побелел. Повернулся к ним. Руки трясутся.
— Люди добрые, не губите...
Никакого впечатления. А коротышка рук из карманов не вынимает. Так и жди, всю обойму выпустит.
— Сынки, если шо, забирайте коней и телегу тоже... Я ходом своим до Лабинской доберусь. Я, понимаете, пять душ детей имею... Жинка на прошлой неделе ногу подвернула.... В каких дворах золото есть, не знаю. В нашей семье его отродясь не было.
— Что с вами, товарищ? — спросил тот, в очках и шляпе.
— Пужливый я больно... — признался возница.
— Зачем же нас пугаться? Мы ученые, приехали сюда проводить геологоразведочную работу. Я профессор Фаворский. А это мои коллеги.
— Меня зовут Аполлон, — сказал жуликоватый. — А его Меружан...
Возница опять побледнел:
— Имена-то... странные...
— Какие родители дали! — усмехнулся Аполлон.
Меружан не улыбался, никак не реагировал, а сидел неподвижно, словно глухонемой. Не вынимал рук из карманов. И ткань плаща подозрительно оттопыривалась, точно в карманах и в самом деле торчали пистолеты.
— Может, нам документы предъявить? — спросил профессор.
— Для порядку бы, — сказал возница; никогда не ходивший в школу, он и расписывался-то крестиком.
Вид бумаги с машинописным текстом и фиолетовой печатью подействовал на него успокаивающе. Возвращая ее профессору, повеселевший возница сказал:
— Люди добры, да куда же вы едете? Вы знаете, шо здесь творится? А в тех краях особенно... Бандитов — как собак нерезаных. На прошлой неделе наши их сильно потрепали. Да вот жаль, начальника отделения в том бою убили... Добрый мужик был. С пониманием... И все кулачье проклятое!..
— На этих днях бандиты не показывались? — впервые за всю дорогу подал голос Меружан.
— В горах, гады, отсиживаются... Если бы жинка ногу не подвернула, я бы с обрезом!..
Возница достал из-под тулупа большой промасленный обрез и положил в телегу.
— Так-то лучше, отец, — сказал Меружан. — Я эту пушку давно заприметил...