Володька говорил без пауз, на одном дыхании, валил все кучей, густо, подсознательно чувствуя, что так лучше, весомей. Ларионов слушал, не перебивая; глаза его даже перестали мигать, еще больше похолодели, напряглись.
– Вот такое положение, товарищ секретарь… В какую сторону ни ткнись – или глухое равнодушие или даже по морде… Остается только плюнуть, да и все. Но для дела ведь хуже! Дело ведь пострадает! И я себе определил вот так: пусть мне в райкоме подтвердят! – заканчивая свой монолог, сказал Володька с видом полной готовности к покорству. – Если подтвердят – я согласен, точка, все! Как комсомолец, будущий коммунист, для меня линия партии – это дело нерушимое, святое. Закон! Правильно, скажут, не рыпайся, не вылазь, сиди, где сидел, – я согласен, не буду. Скажут, не твоего ума дело, не рассуждай, кому технику давать, – все, молчу… Точно, скажут, брехня твоя инициатива, курам одним на смех, – хорошо, брехня, своими руками вызов рву… И пять сотен центнеров в день не надо, не мечтай про них, забудь, – тоже согласен, не мечтать – так не мечтать…
Ларионов посмотрел на наручные часы, где-то под столом нажал кнопку звонка. Вошла техсекретарша.
– Маргарита Семеновна, скажите тем, кто ожидает, что мне придется задержаться с товарищем. Пусть даром не сидят, время не теряют, идут по своим местам, после перерыва я с ними продолжу.
Черная дверь бесшумно закрылась.
– Ну, а теперь давайте детально, – сказал Ларионов Володьке. – Расскажите-ка все еще раз, с самого начала, обстоятельно, со всеми подробностями. Кто проводил то собрание предуборочное, о котором вы упоминали, колхозный ваш парторг присутствовал?
…Часа через полтора, проводив из кабинета Володьку, успокоив его и обнадежив, пообещав ему хорошенько все расследовать и принять меры, Ларионов стоял у окна и смотрел на по-осеннему желтую листву берез и осин в райкомовском скверике. Маргарита принесла ему стакан чая с бутербродом, он держал горячий стакан донышком на ладони, размешивал ложечкой сахар и размышлял. «Наглец какой! – думал он о Володьке. – Сколько вранья, как все извернул! Что же в нем преобладает, чего больше – славолюбия, желания быть на виду, получать почести? Или больше материального, жадности, расчета таким путем сорвать большие заработки? Всего с избытком!..»
Затем Ларионов стал думать – чего можно ожидать от Володьки. Он всегда старался это предвидеть и всегда об этом думал. В той науке обращения с людьми, которую он себе выработал за долгий свой опыт, которой руководствовался и которая способствовала его завидному долголетию на всех должностях, что случалось ему занимать, в числе первых пунктов стояло правило: решения свои – как поступить, что предпринять – увязывать всегда с возможными последствиями, с тем, чего можно в дальнейшем ожидать от человека, как и чем он может в том или ином случае ответить.
Гудошников, конечно, не успокоится, если не оказать ему поддержки, не удовлетворить его желаний. Пойдет со своими жалобами к первому, напишет в областную газету, в обком… Такой тип будет ломить до конца, до победы, не только в его дюжей внешности есть что-то бычье… К зажимщикам его трудового энтузиазма припишет и Ларионова… С первым отношения и так натянутые, да еще прибавится этот факт… Движет Гудошниковым, конечно, один только личный интерес, парень только рядится под общественника, болельщика за колхозные дела. А в действительности – просто рвач. Прежде они были попроще, погрубей, безыскусней, теперь – с демагогией, начитанные…
У Ларионова заныло под правой лопаткой, куда он был ранен снарядным осколком на войне. Всегда, когда он глубоко огорчался, расстраивался, накатывали такие вот невеселые, тревожные размышления, начинала у него ныть давняя рана.
Люди – не ангелы, и себя Ларионов не причислил бы к ним, но все же, когда он думал о себе, о своих товарищах, знакомых, людях своего поколения, устраивал мысленный суд, он приходил к выводу, что есть большая разница между тем, что сейчас, и тем, что было тогда, в пору его юности, молодости. Его сверстники были другими. Мальчишками побывали на войне, потом – скудный быт с карточными пайками, города, лежащие в развалинах… Учились впроголодь, многие одновременно еще и работали. Конечно, хотелось и хорошей одежды, и приличного жилья, и чтоб заметили, отличили. Но не это было главным, определяющим всю линию жизни, поступки, стремления. Умели наслаждаться и самой работой, тем, что творили руки, сердце, ум, помнить, что в этом мире ты не только для того, чтобы требовать, брать и при этом хотеть все большего, большего, и чтоб все легче, все проще доставалось…
Мысли уводили далеко, и Ларионов вернулся к Гудошникову. Всё так – свои, корыстные цели и не свои, расхожие слова… Но ведь нельзя и это сбросить со счетов, какой это стимул – личный интерес… Зато работать будет как черт, горы своротит!..
Мелкими глотками Ларионов выпил чай, поставил стакан на блюдечко. В нем уже сложилось решение, как ему поступить, как распутать завязанный Гудошниковым узел.
Ларионов сел за стол, придвинул телефонный аппарат, покрутил цифровой диск.
– Капустин слушает! – откликнулась трубка.
– Михаил Константинович? Привет! Вот хорошо, что застал. Ларионов говорит. Я вот с каким вопросом. «Колос» уже в колхозе? Сегодня пригонят? Вы как, утвердили уже официально, кому его поручите? Еще нет? Надо бы, конечно, в крепкие, надежные руки. «Колосы», «Нивы» должны себя на уборке показать, это ведь еще и демонстрация нашей современной техники, ее производительных возможностей… Я знаю, знаю, Махоткин, конечно, заслуживает, спору нет, но ведь он болел долго и сейчас еще не вполне здоров… Конечно, будет стараться, но как бы не надломился человек совсем, надо ведь и о человеке думать. И лет ему уже немало, и новая машина при освоении всегда больше труда и сил берет… На днях бюро у нас состоится, обсудим, как обстоит с обслуживающим персоналом уборочных механизмов, послушаем и вас, так что готовьтесь, продумайте детально, со всех сторон… У меня вот что мелькнуло, это в порядке предложения, конечно, вы там сами решайте, колхозной головкой, – не двинуть ли на новые машины лучшую молодежь из механизаторов? Доверие обязывает. Во-первых, ребятам расти надо, совершенствоваться, старики уходят, год-другой – и нынешняя молодежь наш основной костяк, наши основные кадры… Вот у вас Гудошников такой есть, Владимир. Парень как будто ничего, способный. В прошлом году рекордную выработку показал, вышел в лидеры на межрайонном соревновании пахарей. И сейчас, по нашим сведениям, полон желания ударно работать, обогнать всех на уборке. Как думаешь, если бы его на «Колос», а? Нет, нет, я не настаиваю, вы думайте там сами, вам ведь видней, своих людей вы лучше знаете… Да, да, обсудите с Василием Федоровичем, главным инженером… Ну, как там у вас дела, что новенького? Все в норме? Бригада художественной самодеятельности районного клуба в вашу сторону поехала, в пяти колхозах побывает. Завтра жди их в «Силе». Знаете уже? И обед заказали? Ну, молодцы. Надо их встретить приветливо. Аудиторию обеспечить. Пускай выступят на ферме перед доярками, в поле у свекловичниц, не только в селе…