Четыре километра они прошли скоро, потому что чувствовали теперь себя живей: хоть такая, но у них появилась цель, появилось что-то вроде дела.
В Марьевке Алексей не был бог знает как давно, лет двадцать, но магазин оказался на прежнем месте и, что совсем обрадовало приятелей, дверь его была открыта.
Молоденькая продавщица в белом халате, одна в помещении, навалившись грудью на разложенные по прилавку бумажки, подбивала какой-то баланс, сосредоточенно передвигая на счетах застревающие кругляши.
– Ну, как дебет-кредит, сходится? – приветствовал ее Алексей, вступая в магазин.
Продавщица переложила еще несколько кругляшей, посмотрела на счеты, потом в бумажки, – лицо ее не просветлело. Дебет-кредит, видать, не сходился.
– Чего вам? – неохотно оторвалась она от своей арифметики.
– Злодейку с зеленой наклейкой, – игриво сказал Алексей.
– Ту самую, которая! – поддержал Станислав.
– Водки нет.
– Как это – нет? Может, ты, дорогуша, ослышалась? Мы ведь не икру черную спрашиваем…
– Говорю, водки нет.
– Вот это номер! С чего бы это?
– Запрещено. До конца уборочной.
– До конца! Почему?
– У начальства опросите.
– Дорогуша! – жалобным, подкупающим тоном почти пропел Алексей. И он, и Стас только сейчас разглядели, что на полках действительно нет ничего крепкого – ни водки, ни коньяка, ни наливок, только девятиградусное «Каберне» да большие, с осеребренными горлышками, бутылки «Донского игристого». – Ну пожалуйста! Ну миленькая, хорошенькая, я тебя расцелую, женюсь на тебе, – бутылочку! Одну всего-навсего!
– Вы ж видите, что нет.
– А ты – оттуда, – показал он глазами на дверь в складское помещение.
– Нету и там ничего.
– Не может быть!
– Проверьте.
– А начальство откуда же снабжается?
– Оно нам про это не докладает.
– Ну-у… – Алексей развел руками, искренне не понимая, как же это может быть с водкой такое неестественное положение.
– Девушка, слово джентельмена, мы ж никому не скажем! – включился Станислав. – Мы люди чужие, проходящие, пить тут не будем, возьмем, за пазуху, и в тот же миг нас нет…
– Вот «Донское игристое» берите.
– «Игристое»! Что им делать? От него только в животе играет.
– Ну «Каберне».
– Сроду не пил. Ты пил, Алексей?
– Что я, чокнутый? От него, говорят, зубы выпадают.
– Кто ж это додумался распоряжение такое издать – на водку запрет?
– Председатель колхоза.
– А он у вас, случаем, не того? – повертел Стае у виска пальцем.
– Да нет, не замечается.
– Надо бы его на медкомиссии проверить…
Тоскующими взглядами Алексей и Станислав еще раз оглядели полки: консервные банки друг на друге, вермишель и лапша в пачках, моршанские сигареты «Дымок»…
– Ну что? – спросил Алексей, с ненавистью глядя на «Донское игристое».
– Пускай его председатель колхоза сам лакает.
– Я тоже так думаю.
Вышли из магазина, постояли. Домики деревни разбросаны, не поймешь даже, есть тут в Марьевке улицы или каждый дом сам по себе. Людей не видно. Но за домами и садочками, на окружающем деревню полевом пространстве – моторный гул. Значит, тоже идет работа, косовица.
Проплыл грузовик с ворохом зерна в кузове. На ток. Навстречу ему, громыхая на рытвинах, поспешно пронесся опорожненный – с тока.
Алексей припоминал забытую им местную географию – какие деревни в какую сторону поблизости от Марьевки. Ближе всего выходила Бобылевка. Вчера там магазин торговал, никаких разговоров, что водку изымут из продажи. Сейчас он уже открыт, действует.
– Пошли! – сказал Алексей, кончая свои раздумья. Ладно, пусть на них глядят в Бобылевке, спрашивают, – наплевать! С кем не случается! Да и не за свою вину они, в общем, страдают. Характер Василия Федоровича в Бобылевке известен – у него и виноватый виноват, и тот, что рядом подвернулся… Если он и у остальных поотбирал талоны – так им даже сочувствие найдется…
Они вновь зашагали по полевой дороге, еще бодрее, чем шли в Марьевку, и через час, никого не встретив на пути, уже входили в двери бобылевского магазина.
Там у них повторился с продавщицей тот же разговор, с той лишь разницей, что в Бобылевке не было даже «Донского игристого» и «Каберне», а только газированная вода «Дюшес». Бобылевская продавщица была более осведомленной, чем марьевская, она сказала, что они могут больше никуда не ходить и не ездить, нигде в сельмагах ничего крепкого не найдут, распоряжение одно, по всему району. Теперь вот ломай голову, сказала она, как план выполнять. Водку сняли, а план остался тот же. За него спросят. А главное, не будет плана – не будет и месячной премии.
– Это же надо! – вконец расстроился Алексей, выйдя со Стасом из магазина. – И ведь, скажи, какую тайну соблюли, гады, – ни звука. Знать бы, я б вчера запас сделал. А теперь вот что?
Они доплелись до Федорова дома. Он был на замке, но ключ лежал в условленном месте. В холодильнике стояли большая кастрюля супа, полный судок нажаренного хека, можно было плотно поесть, но грызла досада, что желание их не осуществлено, а без этого пропадал аппетит, еда не шла в горло. Алексей пошарил во всех тех местах, где Марья могла держать водку и самогон, – и ничего не нашел, все, что было у брата припасено, они выпили за дни своего пребывания в Бобылевке.
– Сейчас я к одной мотнусь, неподалеку тут. У ней должно быть, она припасливая. Если только дома она…
Он ушел, почти убежал, и его долго не было. Появился разочарованный, злой.
– Той я не застал. К другим ходил. Нету ни черта! – сообщил он Стасу. – Да и кто в наше время водку про запас держит, что она, дефицит какой! Везде хоть залейся. И самогонки еще не варят, не из чего пока…
Он опять пошарил в доме по всем укромным уголкам, погремел бутылками за кухонным столиком.
– Слушай, – сказал он Станиславу, – я сейчас возьму мотоцикл, мотанем за Марьевку, в Лозовку. Там одна стерва самогоном всегда промышляла, у ней в любое время, ночь-полночь, бутылкой, а разживешься.
– А права у тебя с собой?
– У меня их вообще нет.
– Рискованно.
– Да я мотоцикл знаешь как вожу?
– А если остановят? Без документов, на чужой машине. Федору неприятности.
– Кто тут остановит? Участкового я знаю, и он меня знает, а другая милиция сюда раз в сто лет заезжает.
Алексей загорелся, его было уже не удержать, да Стас и не пытался. В самом деле, что такого – съездить по соседству за десяток километров? Не пьяные же они!
Алексей выкатил из сарайчика «Иж» с коляской, проверил – есть ли в баке бензин, подкачал его в карбюратор, толкнул ногой заводную педаль. Мотоцикл сразу же завелся, никелированные выхлопные трубы задрожали, выпуская синеватый дымок. Стас сел в коляску, Алексей в седло, крутнул ручку газа – и они лихо вылетели со двора на улицу.
В Лозовке из скособоченной избенки к ним вышла старуха с большими бородавками на лице – над бровью, возле носа и на подбородке. Она была чуть глуховата, и говорить с ней пришлось на ухо; впрочем, еще до разговора она уже сообразила, зачем, по какой нужде появились перед ее хибарой гости на мотоцикле.
– Нету, милые… – оказала она с виноватым видом, что не может услужить. – Стали мене тут прижимать, грозиться, мы тебе, бабка, под суд подведем, статью припишем… Ну я и бросила. Ну их!
– Кто стал-то?
– А эти… дружинники. Молодежь. Им повязки дали, надо им чтой-то делать, когой-то излавливать, а кого им тут излавливать? Вот они, значит, за мене уцепились…
– Неужели и бутылки не найдешь? – Алексей никак не мог поверить, что они ничем не разживутся у этой бабки, которая всегда была для всех прибежищам в таких вот крайних случаях.
– Не, милые, все ликвидировала, и приспособления свои, чтоб никакого даже следа… На одну только растирку себе оставила чуток. Против ревматизьму. Один старичок мене ха-ароший рецепт сказал. Муравьиных яиц горсть, тараканьих яиц горсть, куриного помету тоже горсть, сюргучом горлышко залить, переболтать и бутыль эту в теплое место. Она постоить, запенится, а как запенится – значит, готова. Лучшей любого лекарства помотает, я их все перепробывала… Я тебе отолью, мене не жалко, только как ты ее пить будешь, скус-то у ней не больно сладкий.
– Спасибо, бабуля, за доброту… Таракановку эту ты себе береги. Ладно, прощай!