— Как сказать. Вы упомянули его обвинение, будто из-за вас сорвалась сделка. Скажите, Питер, что произошло после того, как он снова поставил эти три исторические книги вверх ногами? Я уверен, что Импортуна, узнав причину срыва сделки, не смирился с этим.
— Вы правы. Он тут же созвал трансатлантическую конференцию по телефону и выдвинул новое предложение.
— С каким результатом?
— Сделка состоялась.
— Видите! — Эллери с триумфом пожал Питеру руку и удалился.
Придя в полицейское управление, Эллери узнал, что все удочки, заброшенные с Сентр-стрит, все еще остаются без улова. Несмотря на конфиденциальную экспедицию в священные пределы Верховного суда, вашингтонская фаза расследования не выявила никаких признаков «друга детства Нино», живого или мертвого, которому удалось занять судейское кресло. А проверка четвертого послания, где упоминалось, что покойный мультимиллионер в молодости играл в полупрофессиональной бейсбольной команде Бингэмптона, штат Нью-Йорк, не вызвала отклика ни в самом Бингэмптоне, ни где-либо еще.
Площадки для гольфа не оказалось ни на ранчо Импортуны в Палм-Спрингс, штат Калифорния, ни рядом с ним. Шестое сообщение было попросту лживым, и седьмое вроде бы тоже — по крайней мере, его не удалось подтвердить. Возможно, Нино Импортуна был привержен садистской или мазохистской сексуальной практике, но не обнаружилось никаких доказательств того, что он наслаждался использованием кошки-девятихвостки. Миссис Импортуна, которая, рассуждая логически, должна была знать об этом и которая решительно отказалась обсуждать какие-либо аспекты ее сексуальных отношений с покойным супругом, тем не менее на вопрос о кошке-девятихвостке заявила с некоторой горячностью, что, «насколько я знаю, это злобная выдумка».
На вилле Импортуны в Лугано не было никаких изображений муз. Не нашелся и скульптор, который получил заказ на подобные изображения, как говорилось в восьмом анонимном послании.
— Очевидно, анонимки присылал какой-то псих, — сказал инспектор Квин. — Мы решили бросить эту линию расследования.
— Мне это не кажется разумным, — отозвался Эллери, — но не спрашивай почему. Да, папа, мне нужна информация о доме «99 Ист». Подробности его продажи Импортуне, копия договора и так далее.
— Какое это может иметь отношение к делу?
— Если хочешь, называй это догадкой. И еще одно… Хотя об этом я сам позабочусь.
— О чем?
— Я телеграфирую в итальянское частное агентство, чьими услугами уже пользовался, с просьбой прислать мне авиапочтой копию свидетельства о крещении Туллио Импортунато из церковных архивов.
— Зачем? — буркнул инспектор. — Ладно, назовем это еще одной догадкой. Что ты обнаружил в пентхаусе?
Эллери посмотрел на отца:
— Откуда ты знаешь, что я там что-то обнаружил?
— Столько лет видя твою физиономию, я не мог не научиться читать по ней.
— Я не обнаружил ничего конкретного, но, по-моему — и это уже больше чем догадка, — Вирджиния Импортуна и Питер Эннис наставили целый частокол рогов на голову старика Нино. Готов поклясться, что они не ограничивались страстными взглядами с противоположных концов комнаты. А теперь скажи, что воскресило тебя?
— Воскресило?
— Несколько дней назад ты был готов уйти в дом престарелых, а сегодня выглядишь вполне жизнеспособным. Что здесь произошло?
— Ну, мы работаем над кое-чем, — осторожно сказал инспектор. — Вообще-то эта версия существовала с самого начала… Но все это строго секретно, Эллери, — начальство отберет у меня значок, если узнает, что я поделился даже с тобой.
— Чем поделился? Ты же ничего мне не сообщил!
— Ну, пока что мы двигаемся ощупью — мы не можем предпринять решительные меры без санкции окружного прокурора. Которого, кстати, очень заинтересует то, о чем ты только что рассказал мне. Это отлично укладывается в картину.
— В какую?
Но инспектор только покачал головой, и никакие льстивые уговоры сына не могли побудить старого сыщика к откровенности.
Эта осень мучила Эллери неудовлетворенностью. Девятки преследовали его и во сне, и за едой. Он продолжал изучать все девять анонимных посланий, ища в них тайный смысл, как обезьяна-мать ищет блох у детенышей, и размышляя, не следует ли ему проконсультироваться у специалиста-криптографа.
Здесь Эллери застревал, и не только из-за секретности, предписываемой Сентр-стрит. Сама мысль о подобной глупости, считал он, свидетельствует о степени его отчаяния.
Иногда Эллери испытывал сквозь пронесшиеся тысячелетия сочувствие к легендарному сыну Эгея и Эфры, пробиравшемуся ощупью по лабиринту под дворцом Миноса в Кноссосе навстречу лишь смутно представляемому чудовищу. «Беда в том, — думал Эллери, — что я не Тесей и у меня нет возлюбленной Ариадны, которая помогла бы мне найти Минотавра». Число «девять», в отличие от нити Ариадны, с любого места двигалось по кругу, не приводя никуда.