— Выходит, все может свестись к этим трем женщинам и завещанию, — буркнул Ньюби из облака сигарного дыма.
— Кажется, вы не удовлетворены этой теорией.
— Она… Не смейтесь, Эллери, но она слишком уж проста.
— А кто смеется?
— Вы уверены, что не наткнулись здесь на что-то и не утаиваете это от меня?
Эллери поднялся.
— Могу я получить ключ, Анс?
— Тогда почему вы хотите вернуться в дом Бенедикта?
— Не вам одному не по себе. Ключ, Анс.
— Если вы не возражаете, — шеф тоже встал, — я составлю вам компанию.
Ньюби отвез Эллери к поместью Бенедикта в своем «додже» 1967 года без опознавательных полицейских знаков (по его словам, чтобы не привлекать внимания), отпер парадную дверь, пропустил Эллери вперед и последовал за ним. Эллери галопом взбежал наверх и бросился в спальню Джонни-Би, словно ожидал, что обнаружит там чудо или разгадку — по его выражению лица надежда на это была приблизительно одинаковой.
— Вы ведете себя так, Эллери, будто что-то забыли, — сказал шеф райтсвиллской полиции. — Что именно?
— Хорошо, если бы я мог вам ответить. — Эллери окидывал взглядом комнату, словно видел ее впервые.
— Вы имеете в виду, что не хотите отвечать?
— Я имею в виду, что не знаю.
— Черт возьми, перестаньте говорить загадками! — огрызнулся Ньюби. — Вы напоминаете мне сборник кроссвордов и ребусов, который моя мама хранила в своей комнате.
— Но я действительно не знаю, Анс. Просто чувствую, как и вы, что три женщины и завещание — слишком простая версия.
— Но какого рода это чувство?
— Я испытывал его и раньше. — Эллери медленно двинулся по комнате. — Чувство, что я что-то упустил.
— Упустили? — Ньюби повернулся так резко, как будто услышал скрип открываемой двери. — Что?
— В этом весь вопрос. Что? Я прочесал свой мозг частым гребешком, ничего не нашел и решил, что возвращение на место преступления может оказаться подходящим средством. — Он задержался у кровати, посмотрел на ночной столик, подошел к окнам, заглянул в платяной шкаф и в ванную.
— Вы морочите мне голову, — пробормотал Ньюби. — Господи, из-за вас я чувствую себя как ребенок в доме с привидениями!
— Было бы неплохо, если бы я просто морочил вам голову, — со вздохом отозвался Эллери. — Но, Анс, дело не в том. Я что-то здесь видел, но не могу сообразить что… — Он обратился к обрисованным на полу мелом контурам человеческого тела. — Ну, Джонни, это был выстрел наугад, и, как большинство подобных выстрелов, он не попал в цель. — Эллери кивнул Ньюби. — Больше мне нечего тут делать, Анс.
Первый перелом в деле наступил, как обычно бывает, в ходе нудной полицейской работы.
Несмотря на отсутствие энтузиазма со стороны шефа Ньюби, инспектор Квин и его подчиненные сосредоточили свои усилия на трех бывших женах. Несколько интересных рапортов сообщали, что в связи с лишением после смерти Бенедикта еженедельного дохода в тысячу долларов и задержкой, если не полной отменой выплаты посмертной суммы согласно рукописному завещанию, по крайней мере две из них испытывали финансовые затруднения. Одри Уэстон и Марша Кемп тратили алименты полностью, в то время как Элис Тирни, скромно живя в захолустном Райтсвилле, как сообщал Ньюби, сберегла солидную сумму, хотя дальнейшие безрадостные перспективы сделали ее мрачной и необщительной. Блондинка и рыжеволосая были вынуждены снова подыскивать себе работу. Одри Уэстон без всякого успеха обивала пороги на Бродвее, а Марша Кемп прощупывала ночные клубы через своего агента с тем же результатом. Очевидно, времена изменились. Известность, которой они наслаждались в результате райтсвиллского убийства, не открывала для них золотые двери Сезама.
Новые сведения относительно Марши Кемп, полученные в процессе рутинного расследования ее прошлого и настоящего, казались многозначительными.
Эллери узнал о них в воскресенье 19 апреля. Поднявшись утром с кровати, он обнаружил отцовскую записку, сообщающую, что инспектор отправился на Сентр-стрит, и предлагающую Эллери последовать за ним. Он сделал это так поспешно, что даже отказался от своего любимого воскресного завтрака, состоящего из новошотландского лосося, масла, сливочного сыра и сладкого испанского лука на тостах и сопровождаемого свежесваренным кофе в щедрых дозах.