— У гадюк по весне яд более сильный, когда они просыпаются после зимней спячки, — объяснила я. — Еще какие-нибудь осложнения? Как у него с сердцем? Простудные заболевания?
— Ничего. Ему было шестьдесят девять, но для человека его возраста он находился в отличной физической форме.
— Люди, страдающие от аллергии на укусы пчел и ос, иногда тяжело реагируют на змеиный яд. Может быть, проблема именно в этом?
— В центре выдвигали подобное предположение, но ни один из симптомов не свидетельствовал об аллергической реакции. Просто сильная интоксикация.
— Можно поинтересоваться, какая помощь была ему оказана? — спросила я, проявляя все большую заинтересованность.
— Когда он поступил, мы промыли место укуса и сделали ему укол против столбняка. Потом я позвонил в департамент по ядам. Там мне велели внимательнейшим образом его осмотреть, измерить пульс, давление и контролировать дыхание каждые пятнадцать минут. Тогда мы еще не слишком тревожились.
— Но ему становилось все хуже?
— С каждой минутой. Появилась отечность, и не только в месте укуса. Он страдал от невыносимой боли, поэтому я вколол ему обезболивающее и дал противорвотное, чтобы его перестало тошнить. Мы сделали ему вливание коллоидного раствора, вкололи антигистаминный препарат и адреналин.
— А противоядие?
— Из департамента по ядам доставили с курьером сыворотку, которую применяют при укусах ядовитых европейских змей. Ему стало лучше, но на следующий день резко снизилось давление, появилась аритмия. На третий день у него начались судороги. На четвертый развился острый панкреатит, стали отказывать почки. Последние десять часов жизни он провел в коме.
Я помолчала — того требовала ситуация.
— Просто ужасно. Мне очень жаль, — наконец произнесла я. — Но чего вы хотите от меня?
Я сидела за своим столом в лаборатории, разглядывая документы, которые оставил Гарри Ричардс. Биохимический анализ крови умершего. Каждые две-три секунды я поднимала глаза и сверялась с данными на мониторе компьютера. По всему столу были разбросаны мои старые учебники. Я еще раз просмотрела результаты анализов. Ничего нового. Я сняла телефонную трубку.
— Это Клара Беннинг, — представилась я, когда на том конце линии услышала голос Гарри Ричардса. — Змея совершенно точно Vipera berus — черная гадюка. Другими словами, обычная британская змея. С результатами вашей лаборатории не поспоришь. Яд тоже принадлежит черной гадюке.
— Понятно. — Он помолчал, понимая, что я сказала не все. — Что-то еще?
— Нашли только одну змею? Может быть, были и другие?
Повисло молчание.
— Те, с кем я общался, тоже в первую очередь интересовались другими змеями. Может, и были, но… — Он запнулся.
— Когда вы осматривали пациента, сколько следов от змеиных укусов вы обнаружили?
Он опять замолчал, очевидно, задумался. Я услышала, как он шуршит бумагами.
— Один. Две дырочки в том месте, где зубы впились в кожу. Сейчас я держу перед собой снимки. Могу вам их показать. А в чем дело? Что вы обнаружили?
— Пока еще только догадки, — ответила я. — Я могу пару дней подержать у себя результаты анализов и змею? Хотела кое с кем проконсультироваться.
— А что мне сказать коронеру? [5]
— Скажите, что проводятся исследования. Я верну вам все в понедельник.
Мы с доктором Ричардсом тепло попрощались, и я встала из-за стола. Дел было невпроворот. Потом я опять, задумавшись, опустилась на стул. Два несчастных случая с участием ядовитых змей. За одну неделю. Причем в одном поселке. Я вздохнула и вновь сняла телефонную трубку.
— Роджер, — заговорила я, когда мне ответили, — что ты делаешь завтра утром?
5
— Больше никаких змей!
Я подпрыгнула. Харриет маячила у меня за спиной, пытаясь заглянуть мне через плечо. Она присмотрелась повнимательней.
— Сомневаюсь, что мы можем помочь этой бедолаге. — Потом она склонилась ко мне, положив руку на плечо. Я не стала ее упрекать — она не хотела меня пугать. — Клара, у тебя точно все нормально? Да, у нас полно работы, но если тебе нужно ехать, мы постараемся справиться.
Я обернулась. Харриет стояла рядом, ее лицо находилось очень близко, но она уже привыкла ко мне. Ни один мускул на ее лице не дрогнул.
— Что ты имеешь в виду, говоря «больше никаких змей»? А сколько их у нас?
— В клинике ни одной, — ответила она. — Но, кажется, в последнее время здесь прямо нашествие ползучих гадов.
— Я не видела ни одного.
— А зачем тебе их видеть? Они были либо мертвы, либо абсолютно здоровы, просто запутались в сетях. Как только мы освобождали змей, их тут же отпускали. Они все вернулись в естественную среду обитания.
Я на стуле на колесиках подъехала к другому концу стола. Каждое животное, попадающее в нашу клинику, регистрируется в журнале поступления пациентов. Я просмотрела последние записи. Вот она — май, третья декада месяца. В начале недели кто-то обнаружил ужа, который застрял в сетях, расставленных на пруду. Харриет и одна из наших сестер разрезали нейлоновую сеть, осмотрели змею, увидели, что она совершенно здорова, и отпустили. Я проверила, кто сообщил об уже. Мой односельчанин.
На прошлой неделе один собачник принес гадюку, которую во время прогулки поймал и потрепал его пес. Когда змею доставили в клинику, она была уже мертва. Интересно, а что с собакой? Любая загнанная в угол змея оказывает ожесточенное сопротивление. Собачник — мой односельчанин.
В третьем случае змею в клинику не принесли. Кто-то позвонил и взволнованно сообщил, что у него в кухне гадюка. Крэг выехал на вызов и обнаружил, что «гадюкой» оказалась медянка обыкновенная, внешне похожая на гадюку, но совершенно безобидная для человека змея. Крэга попросили убрать эту тварь из помещения. Это также произошло в моем поселке.
Возможно, просто совпадение. Прошлым летом долго стояла жаркая погода, и совершенно очевидно, что потомства у змей было больше, чем обычно. А теперь у нас небывало теплая весна. Все змеи очнулись от зимней спячки, ожили. Возможно, нет причин для беспокойства. Рано или поздно природный баланс восстановится.
Так я убеждала себя — и не раз — по пути домой.
Я намеревалась уйти пораньше, но день выдался тяжелым. Не успели мы разделаться с барсуками, как привезли молодого мунтжака, которого сбила машина. Когда я закончила накладывать ему швы, меня уже ждали три осиротевших лисенка. Несмотря на мои благие намерения, я свернула в свой переулок, когда стрелка часов приближалась к семи.
Люди во дворе перед домом.
Короткий узкий переулок делал крутой поворот направо, поэтому дом в конце улицы — мой дом — как бы прятался от посторонних глаз. Его не увидишь с дороги, пока не подойдешь почти вплотную. Я въезжала на подъездную аллею, когда увидела визитеров: один стоял на пороге, еще двое прохаживались по палисаднику, а четвертый, опершись о стену, беседовал с моей соседкой Салли, местной медсестрой.
Я припарковала машину и сидела не шевелясь. У меня теплилась надежда, что они решили тайно осмотреть мой участок, а теперь, когда я приехала, быстренько ретируются. Нужно только выждать.
Когда я снова посмотрела на гостей, оказалось, что все они ждут, когда я выйду из машины, и, очевидно, удивляются, почему я этого не делаю. Поборов искушение спрятаться, пригнувшись, я собрала свои сумки, выбралась из машины и направилась к нежданным гостям, заставляя себя смотреть на них, а не себе под ноги. Самый старший из четверых мужчин шагнул ко мне, протягивая руку. Это был высокий мужчина с копной густых седых волос. Я решила, что ему под шестьдесят.
— Мисс Беннинг? Прошу прощения за вторжение, но мы надеялись, что вы вернетесь вовремя. Я Филип Хопвуд из «Вязов», особняка в начале главной улицы. Я уверен, с Дэниелом вы знакомы.
Я знать не знала никакого Дэниела, но тот сгреб мою руку двумя своими.