С той ночи, когда я услышала крик лебедя-шипуна так близко у дома Уитчеров, я знала, что где-то недалеко должна быть вода. Уолтер, как никто другой, должен был об этом знать. Так что уловить связь между необычным течением и заводью реки Лиффин было лишь вопросом времени. Я поняла, что в этом месте в реку впадает еще один ручей. Ручей, который течет через весь поселок, проходит под большинством домов и выходит на поверхность лишь у мелового карьера под домом Уитчеров.
Карабкаясь по наклонной плоскости, я заметила, что деревья растут почти перпендикулярно склону, из-за недостатка света ветви у них тонкие и длинные, а листьев практически нет. Одно дерево упало поперек ручья, образовав живой полог над водой.
Миновав упавшее дерево, я обнаружила, что дно становится все круче, берега — все ниже, а света — больше. Всего метрах в двадцати, на самом краю мелового обрыва, я увидела дом Уитчеров. Когда я смотрела на него с этого места, мне стало понятно, почему никто в поселке не догадывался о существовании огромной пещеры в карьере, всего в четырех метрах от фундамента дома. Из этой пещеры черным пенящимся потоком выбегала река.
Приблизившись, я решила, что это место давным-давно следовало признать непригодным для проживания. И не только потому, что дом находился на самом краю осыпающегося мелового карьера; он еще и располагался прямо над старыми шахтами, которые изрешетили грунт под поселком.
Теперь, когда темень уже не была такой густой, я смогла различить растущие на берегу папоротники и больше не запутывалась в отломанных ветках, которые несло на меня течение, смогла заметить крошечные глазки, со страхом взирающие на незваную гостью, вторгшуюся на их территорию. Справа, в том месте, где камни обвалились в воду, я увидела узкую тропинку, ведущую от края воды и скрывающуюся в подлеске. На пару секунд я остановилась и посмотрела на раскисшую тропу. Неужели следы? Или все смыл дождь? Трудно было определить, а у меня совершенно не было времени размышлять над тем, не это ли еще один путь в дом. Я пошла дальше, и с каждым шагом похожая на пещеру дыра, ведущая под дом, становилась все шире и шире.
Ручей мельчал, а напряжение в ногах свидетельствовало о том, что подъем был довольно крутым. Казалось, передо мной в темноте раскрывалась в предвкушении громадная пасть, и у меня появилось ощущение, что там лежит и поджидает меня нечто прожорливое. И оно знает, что я уже близко.
Впервые с тех пор, как я покинула особняк, ведомая своим внутренним голосом, я задумалась, что ждет меня впереди, в старом доме Уитчеров. В змеином доме, как я стала его про себя называть.
Альфред Додвелл в те годы, когда формировалась его личность, сторонился и опасался людей. Над ним смеялись, его дразнили и в конце концов над ним надругались самым ужасным образом. Он попал в больницу молодым мужчиной и провел там целых пятьдесят лет. Даже после того, как благодаря постоянному медицинскому уходу частично восстановилось его зрение и он смог общаться с окружающими, Альфред продолжал избегать людей, ища утешения у диких животных. Он намеренно выбрал компанию созданий, таких же скрытных, непонятых и пугливых, как он сам.
Мне следовало помнить, что человек, с которым я готовилась встретиться, не имеет моральных принципов. Что он воспринимает всех жителей поселка, включая меня, как своих врагов. И мне не стоило делать скидку на его возраст. Мужчины, преодолевшие семидесятилетний рубеж, совсем не дряхлые. Альфред все еще сильный и хитрый. Он научился передвигаться заброшенными шахтами и водным путем. Он двигается бесшумно, способен видеть в темноте. И он обладает удивительной, непостижимой властью над змеями. Он — дитя ночи.
Я достигла тени под обрывом. Еще несколько шагов — и я окажусь под домом, в логове сумасшедшего. Спрячусь от дождя. Выберусь из этой реки, может быть, хоть чуточку согреюсь. Я уже промерзла до костей. Но этот близкий мрак в скале так непрогляден! Отважусь ли я?
Я сбросила на воду шлюпку. Если я сейчас в нее запрыгну, река унесет меня назад, в безопасное место. Но я знала, что мой внутренний голос (который так долго молчал) тотчас же оживет, как только я начну колебаться. Он скажет мне, как поступить с Альфредом. Напомнит, что я молодая и сильная, что у меня отменное зрение, чуткое обоняние и острый слух. Но еще важнее было то, что я привыкла к темноте, знала, как оставаться невидимой, как преследовать испуганных, враждебно настроенных существ. Так что я в какой-то мере тоже дитя ночи. Я шагнула во мрак пещеры, и тьма поглотила меня.
49
Несколько секунд, показавшихся вечностью, темнота представлялась мне такой же плотной, как окружающие меня стены пещеры. Я почти осязала ее, чувствовала, как она протягивает ко мне лапы, гладит по лицу. Потом, чересчур медленно, темнота стала рассеиваться, проступили смутные очертания пещеры, больше похожей на расщелину, которая тянулась далеко вперед, вглубь карьера. Я подняла голову: каменный свод навис всего в метре надо мной, постепенно принимая форму узкого мелового выступа, на котором стоял дом. Справа в породе было грубо вытесано некое подобие причала, а за ним я могла разглядеть лестницу. Я вылезла из воды, не отпуская шлюпку, и заметила небольшое железное кольцо, вбитое в скалу. Кто-то привязывал здесь лодку.
Я вернулась к входу в пещеру. Дождь все еще не утих, а из пещеры его потоки вообще казались водопадом. Поблизости были заросли бузины и ежевики. Я нагнулась, отыскала ветку потолще, чтобы привязать к ней шлюпку. Затем спрятала ее в зарослях ежевики. Если кто-то приплывет сюда ночью, под проливным дождем, лодку он не заметит.
Лестница, стоявшая в расщелине у стены, была очень старая, ржавая. Похоже, ею когда-то пользовались добытчики мела. Когда-то через каждые полметра были приделаны поручни. Они давно уже отвалились, остались только штыри. В полуметре надо мной в свод был вмурован деревянный люк Осторожно, стараясь не шуметь, я взяла лестницу и попыталась приставить ее клюку. К счастью (или так и было задумано), расщелина оказалась шире люка, и края лестницы легко скользнули в пространство между скалой и деревом. Я попробовала, устойчиво ли стоит лестница, и начала взбираться.
Оказавшись наверху, я прижалась лицом к люку; он был сухим и значительно теплее, чем я ожидала. Я не слышала ни звука. Пошарив рукой, я обнаружила маленькую железную задвижку. Открыла. Люк упал на меня. Я опустила его, потом полезла вверх.
Не обращая внимания на вонь, я вытащила фонарик и включила его. Посветила в каждый утолок, на каждую тень, оценила размеры помещения, поискала тайники, ловя малейшее движение. В комнате кишела жизнь, но людей в ней не было. Я поднялась еще на одну ступеньку и выбралась из люка.
Комната оказалась маленькой, когда-то она была частью дома. На стенах — остатки штукатурки, в местах, где некогда висели лампочки, торчат провода. К одной из стен приставлена узкая лестница без перил. У противоположной стены лежат матрас и гора грязных одеял, которые отчасти и являются причиной этой ужасной вони.
Я прошла вглубь комнаты, мимо заплесневевших остатков консервов и прокисшего молока в бутылках, которое, как я догадалась, было украдено с порогов домов. В комнате было жарко из-за четырех газовых обогревателей, стоящих в каждом углу и включенных на полную мощность. Вдоль стены стояли пустые газовые баллоны. Мне не верилось, что Альфред смог принести их сюда один, без посторонней помощи. Возможно, они были здесь еще до его возвращения, может быть, Уитчеры по одной им ведомой причине хранили их в этом помещении. На случай внезапных перебоев с электричеством? На случай конца света? Или как очередное доказательство того, что Альфреду помогает нечистая сила?
Альфред, естественно, использовал газовые обогреватели для того, чтобы содержать свой зверинец. Я как будто вновь очутилась в доме у Шона, только в кошмарном параллельном мире. Повсюду стояли сделанные на скорую руку виварии: большой садок для рыбы с крышкой из фанеры, пластмассовые ящики, металлические ведра, даже коробки для обуви. Я осторожно приподняла крышку на одной из них и обнаружила штук шесть извивающихся молодых ужей.