Виталий Гладкий
Последняя жертва "Магистра"
ПРОЛОГ
В один из ясных осенних дней 1230 года от рождества Христова во время облавной охоты магистр ордена рыцарей Меча Готфрид фон Кельгоф неожиданно почувствовал себя настолько плохо, что потерял сознание и на полном скаку вылетел из седла. Когда подоспел его оруженосец, магистр дышал хрипло, неровно, с трудом; словно высеченное из гранита лицо его с массивным подбородком было землисто-серого цвета, на губах пузырилась кровавая пена. Магистра с большими предосторожностями положили на рыцарский плащ, закрепленный в виде носилок между коней, и поспешили в замок устроителя охоты барона Бернарда фон Репгова. Там личный лекарь магистра флорентиец Герардо пустил обеспамятевшему господину кровь, вправил вывихнутую руку и, когда тот пришел в себя, едва не насильно напоил подогретым снадобьем с отвратительным запахом. Магистру после этого стало дурно, его вырвало, что принесло ему облегчение.
– Что со мной? – спросил магистр склонившегося над ним лекаря
Флорентиец не ответил, только на миг плотно сомкнул веки. Магистр понял.
– Оставьте нас одних, – велел он собравшимся возле его ложа рыцарям; они с поклоном удалились, звеня шпорами и оружием.
– Яд… – обронил флорентиец это слово тихо, даже не пошевелив губами, так, что только магистр мог услышать.
Магистр больше ни о чем не спрашивал – ему и так все было ясно. Закрыв глаза, он задумался…
Когда Готфрид фон Кельгоф стал магистром, орден уже давно погряз в междоусобицах спесивых баронов. Былая мощь ордена Меча постепенно отходила в область преданий, и уже не один владетельный государь с вожделением посматривал на его обширные земли. Сплотив вокруг себя преданных рыцарей, Готфрид фон Кельгоф обуздал непокорных, тем самым заставив сюзеренов относиться к ордену с прежним почтением и опаской.
Только один из баронов, очень богатый и в такой же мере хитроумный, рыжий великан Бернард фон Репгов, избежал расплаты за свои деяния – быстро смекнув, что устоять перед натиском магистра он не в состоянии, явился к нему с повинной. Магистр сделал вид, что простил барона – участь опасного интригана им была давно решена, но Бернард фон Репгов пользовался чересчур большим авторитетом среди меченосцев, потому следовало повременить. А чтобы усыпить бдительность этого рыжего лиса, Готфрид фон Кельгоф принял приглашение барона поохотиться в его владениях.
Прибыл магистр к фон Репгову с очень сильным и многочисленным отрядом верных рыцарей. Рыжий барон встретил Готфрида фон Кельгофа любезно, показал оборонительные сооружения замка, посетовал на недостаточную обеспеченность провиантом – год выдался неурожайным. Такая откровенность вызывала подозрение, но даже мысленно упрекнуть в чем-то барона магистр не мог: тот был сама предупредительность и гостеприимство. Но теперь, лежа в постели, магистр, наконец, осознал коварный план фон Репгова. И мучился одним вопросом: как? Ведь всю пищу и вино, прежде, чем подать магистру, пробовал в его присутствии повар, затем оруженосец барона, и, наконец, хозяин замка… Над этим размышлял и Герардо. Поколдовав над своими склянками, он принялся макать в них птичьи перышки и наносить ими какие-то жидкости на вещи и оружие магистра. Когда очередь дошла до длинного тяжелого меча с крестообразной золотой рукоятью, в которую был вставлен огромный кроваво-красный рубин, Герардо не удержался от тихого восклицания: жидкость вдруг окрасила полированное золото в зеленый цвет
Возглас флорентийца заставил магистра открыть глаза. Присмотревшись к занятию лекаря, он только горестно вздохнул – теперь Готфрид фон Кельгоф уже не сомневался, что часы его жизни сочтены. Рыжий барон, зная привычку магистра, которая осталась еще со времен крестового похода, – перед тем, как отправиться в путь он, воткнув меч в землю, молился и целовал крест-рукоять, – видимо, приказал кому-то из слуг проникнуть ночью в опочивальню гостя и вымазать ядом рукоять меча.
– Сколько?.. – прохрипел магистр.
"Мне осталось жить…" – понял флорентиец недосказанное и, немного подумав, ответил по-прежнему шепотом:
– Не больше двух суток… – и добавил, склонив безнадежно голову: – Противоядия я не знаю.
– Достаточно, – с непонятным облегчением откинулся на подушку магистр. – Возьми мой перстень с печатью… И передай его оруженосцу… с приказом как можно скорее доставить сюда… ларец, который находится в моей опочивальне под плитой пола. На ней высечен крест… Коней не жалеть… Но до возвращения оруженосца – слышишь! – я должен жить. Должен!
Посланец успел вовремя: магистр был еще жив, но только снадобья неутомимого флорентийца, который двое суток не спал и ни на шаг не отходил от постели своего повелителя, поддерживали в еще недавно могучем теле угасающую на глазах искру жизни.
– Пригласи сюда… всех рыцарей и их оруженосцев… в том числе и вассалов барона… И его самого… – В радостном возбуждении магистр ощупывал небольшой ларец, украшенный резной слоновой костью.
Рыцари окружили ложе умирающего. Бернард фон Репгов, огромного роста детина с ярко-рыжими волосами до плеч, даже не пытался изобразить на своей длинной физиономии, покрытой шрамами, соболезнование и печаль. Он возвышался над всеми как непоколебимый утес, уверенный в своей силе и безнаказанности за содеянное преступление.
– Братья… – голос магистра неожиданно окреп; глаза Готфрида фон Кельгофа засверкали прежним огнем, которого так страшились его враги. – Я покидаю вас в великой скорби. Но на то воля господа нашего, который призвал меня так безвременно. Братья! Помолитесь за мою душу, когда я буду возносить смиренное покаяние всевышнему на небесах. Но в последний свой час хочу отметить достойнейшего среди рыцарей ордена Меча. Бернард фон Репгов! – магистр открыл ларец и достал оттуда перстень с большим камнем чистой воды, который сверкнул в его руках, как утренняя звезда. – Дарю тебе этот адамас [1], отвоеванный мною у сарацин. Ты – верный слуга ордена, и да простятся тебе все твои прегрешения, если на то будет соизволение господа.
Барон не поверил своим ушам: ему – и такую драгоценность?! И от кого?! От врага, который, конечно же, не заблуждается в истинных причинах поразившей его смертельной болезни. Столпившиеся вокруг фон Репгова рыцари задышали, как загнанные кони: такое богатство! За этот камень можно было купить все их владения вместе с ними в придачу. И кому?! Клятвопреступнику и убийце. Но они угрюмо молчали, глубоко спрятав свои мысли…
Магистр, в последний раз окинув угасающим взглядом меченосцев, отвернулся к флорентийцу.
– Тебе… мои сокровища… Знаешь где… Ключ у меня на груди… – одними губами произнес он, но Герардо понял и в благодарность припал к руке магистра.
– Амен… – Готфрид фон Кельгоф вдруг улыбнулся и закрыл глаза. На этот раз навсегда…
Магистра хоронили с подобающими его сану почестями и пышностью. Герардо не стал дожидаться, пока прах повелителя примет земля, и незаметно исчез.
Бернард фон Репгов, владелец уникального сокровища, перстня с алмазом, который прозвали "Магистр", недолго тешился подарком: через полгода после смерти Готфрида фон Кельгофа барона нашли в собственной постели с кинжалом в сердце. А перстень с "Магистром", который рьяно пытались найти наследники рыжего меченосца, исчез. И надолго – только спустя сорок лет он объявился у одного из князей католической церкви, который тоже кончил плохо. Затем перстень попал неведомо как к чешскому королю Пжемыслу II, у которого вместе с жизнью его отобрал граф Людовик Габсбург, потом… Впрочем, это совсем другая история. Любопытные могут прочитать "Воспоминания кавалера де Жуанвиля" (только не следует отождествлять его с Жаном Жуанвилем, маршалом Шампании, который написал "Книгу Св. Людовика"), где "Магистру" уделено немало страниц, а также "Хронику" аббата Гискара.
Орден меченосцев после кончины магистра Готфрида фон Кельгофа просуществовал недолго. Его разгромили литовцы и земгалы. А в 1237 году он был объединен с тевтонским орденом.
Говорили – и это зафиксировано в документах той эпохи, что в день смерти Бернарда фон Репгова случилось сильное землетрясение, и надгробный камень на могиле магистра ордена Меча раскололся пополам. Связывали стихийное бедствие с гневом безвременно усопшего фон Кельгофа, который покинул свое последнее пристанище, чтобы покарать убийцу, но мы позволим себе в этом усомниться.
[1] Адамас (греч – твердый, непреклонный) – алмаз