Жизнь баловала Шригли Браерса на заре нового века. Бердсли был уже мертв, а Уайльд впал в немилость, но ему продолжало везти, будто он родился в рубашке. Он встретил новый век принесением в жертву священника-алкоголика, чья смерть вызвала у него некоторое беспокойство. Судя по умиротворенному выражению лица, жертва могла иметь несколько секунд для покаяния, но это было маловероятно.
И вот весной 1900 года это произошло. Шригли влюбился.
Джейн Друайе была красивой, богатой и совсем одинокой. Он повстречал ее на выставке своих скульптур, и внезапно солнце ярко засияло в огромном зале, майские цветы заблагоухали прямо на стенах, а он почувствовал себя великим и всемогущим. Сладкое пение птиц звучало у него в ушах, когда она говорила.
— Я совсем недавно приехала в Лондон, мистер Браерс, но я восхищена вашими работами.
Величайшие симфонии то начинали звучать, то затихали, когда он говорил ей:
— Не хотите ли взглянуть на мою «Персефону»? Думаю, вон те люди собираются купить ее.
Они подошли к статуе богини весны, когда ее обсуждала заинтересовавшаяся пара.
— Шедевр, — решил мужчина. — Пятьсот фунтов — это стоящее вложение. Я куплю ее для тебя, если хочешь, дорогая.
— О нет, дорогой, — возразила жена. — Это гениальная работа, но я не смогу жить рядом с ней. Персефона выглядит настолько натурально, что, боюсь, она однажды вечером сойдет со своего пьедестала, когда я буду в доме одна!
И пара проследовала дальше.
— Филистеры, — прокомментировал Шригли, поджав губы.
— О, они вовсе не правы. Скульптура замечательна.
Как всегда, его любимая Джейн произнесла то, что нужно.
Банально было бы сказать, что она была для него всем, чего он только мог пожелать, кроме скульптуры, и что она придала его жизни новый смысл, но для Шригли все это было сущей правдой.
Через несколько дней они поняли, что жить не могут друг без друга, и его самым сокровенным желанием было жениться на ней. Он хотел разделить с Джейн все; но честно ли связывать ее невинность с проклятой душой? Оскар Уайльд однажды сказал, что, когда нам хорошо, мы не всегда счастливы, но, когда мы счастливы, нам всегда хорошо. Впервые скульптор понял всю глубину этого замечания.
Шригли Браерс, в течение шести лет связанный с дьяволом, начал искать пути к освобождению и исправлению. В конце концов, самым страшным грехом было отчаяние; он надеялся на спасение.
Где-нибудь должна была отыскаться какая-нибудь религия, какой-нибудь святой, который поможет ему разорвать дьявольские путы, в конце концов, на каждый яд есть противоядие..
В тот вечер, когда он сделал ей предложение, Джейн была счастлива и взволнована, но настояла на том, чтобы вернуться в его мастерскую и успокоиться.
— Это будет не совсем благоразумно, дорогая, — предупредил он, когда они вышли из ресторана, но она все же настояла на своем.
На пороге мастерской он попросил ее остаться в дверях и поспешил внутрь, чтобы набросить покрывало на свою последнюю незаконченную скульптуру — портрет старика. Он зажег тусклые лампы и пригласил ее войти.
— О! Твоя мастерская в темноте просто бросает в дрожь! — воскликнула она. — Хорошо, что я здесь не одна вместе со всеми этими темными статуями в человеческий рост. Ты никогда не боялся находиться здесь в одиночестве, Шригли?
— Нет, конечно, — рассмеялся он. — Хочешь кофе, дорогая?
— Да, пожалуйста. О, это твоя последняя скульптура. Можно мне посмотреть? — она стала поднимать простыню, прикрывающую статую.
— Нет! Не трогай!
Смутившись от резкого окрика, она выпустила из рук край простыни.
— Прости, Джейн. Я не хотел пугать тебя. Просто глина еще сырая и вещь не совсем закончена… ты могла ее повредить.
Успокоившись, Джейн уселась на диван и взяла предложенный кофе. Шригли начал целовать ее, и, поскольку Джейн не сопротивлялась, ситуация вскоре вышла из-под контроля.
Усталый и счастливый, Шригли лег на спину и закрыл глаза.
Это существенно меняет дело, подумал он. Может быть, он вообще не женится на ней?
— Что, дорогая? — пробормотал он, услышав ее шепот.
— … тебе, о Сатана, — громко произнесла она.