— Все сказала? — спросил Шон.
Я молчала. Сил ответить не было. Я устала.
— С моими рейтингами все в абсолютном порядке, — сказал он. Пока я бесновалась, Шон оставался унизительно, раздражающе спокоен. — Мы считаем, что привлечение еще одного ведущего расширит зрительскую аудиторию. Ты слишком переживаешь по поводу своего шрама — это всего лишь шрам. Мы можем снимать тебя в таком ракурсе, что его не будет видно. Мы можем снимать тебя вполоборота, со спины, справа. Дадим тебе просмотреть отснятый материал, и ты внесешь коррективы, прежде чем мы будем монтировать окончательную версию.
Я больше не спорила. Он ничем не рисковал, зачислив меня в свою съемочную группу.
— Думаю, через некоторое время ты станешь более раскованной, но последнее слово за тобой. Я предлагаю тебе эту работу потому, что ты отличный ветеринар и имеешь опыт работы с тропическими пресмыкающимися. И — да, ты права — частично из-за твоей внешности тоже. Уверен, что я не единственный в мире мужчина, который считает тебя красавицей.
В комнате воцарилась гробовая тишина. Мне показалось, что даже змеи прислушиваются.
«Это всего лишь шрам… Уверен, что я не единственный…»
Это просто смешно. Он жестоко насмехается надо мной по какой-то необъяснимой причине. Дальнейший спор лишен смысла. Я должна просто развернуться и уйти. Его хватка ослабла — как раз подходящий момент. Гневный взгляд напоследок, поворот на каблуках — и прочь из дома. Он протянул левую руку и пальцем провел по моей правой щеке.
— Ты красавица, — сказал он. Теперь он говорил шепотом. Палец двинулся вниз по подбородку, потом вверх — по искореженной левой щеке. — Но с изъяном. Поэтому еще более интригующая.
В комнате уже было темно, моих ушей достигал только один звук — шум океана в пятидесяти метрах от нас. Шон чуть отступил, наклонился ко мне, и я не сразу поняла, что он меня целует.
Я вся дрожала, потрясенная, не зная, что сказать, что сделать. Я даже не могла ни о чем думать. Его руки обвивали меня, я ощущала его тело — всего в нескольких сантиметрах от меня, наши щеки соприкасались. Я уже и забыла, что он пахнет тропическими джунглями на рассвете.
— Останешься? — прошептал он.
— Зачем? — едва выдавила я, так как в горле стоял ком.
И мой глупый вопрос разрушил таинство момента, как молоток разбивает хрусталь.
Шон засмеялся и опустил руки. Чуть отступил, качая головой.
— Я надеялся, мы займемся любовью, но если у тебя на уме что-то другое…
Я обхватила лицо руками. Какой я, должно быть, выгляжу идиоткой!
— Может, в другой раз? — предложил Шон.
— Прости, но мне нужно идти. Я не должна была… — Я повернулась, и на этот раз он меня не удерживал.
Я чуть не бегом бросилась из комнаты в кухню и уже взялась за ручку двери черного хода, когда он окликнул меня:
— Подожди. Я должен тебе кое-что дать.
Я остановилась, не решаясь взглянуть на его лицо, но услышала, как он хлопнул дверцей холодильника. Краешком глаза я увидела, как он мне что-то протягивает. Это был маленький ящичек с несколькими крошечными бутылочками. Я взяла его, прочла надпись на этикетке и вопросительно взглянула на Шона.
— Это высококачественное противоядие на яд тайпана, — сказал он. — Мне достал его по своим каналам один мой приятель из Лондонского зоопарка. Если тебя укусит змея, тебе нужно будет побыстрее добраться до больницы. Если же это будет невозможно… Надеюсь, ты сможешь сделать себе укол, если придется? У тебя есть шприцы и лекарства?
Я кивнула.
— Это единственное, на что пока можно рассчитывать, — продолжил Шон. — Я связался с Лондонским и Ливерпульским центрами, но у них нет противоядия, применяемого при укусе тайпана. Теперь, когда где-то свободно ползает тайпан, они послали заказ, но пройдет несколько дней, пока его доставят. Храни в прохладном месте, чтобы было всегда под рукой. Если тайпан укусит, у тебя будет всего несколько часов, ты же знаешь, верно?
— Шон, тебе это нужнее, ведь ты ухаживаешь за тайпаном.
— Шипящая Клара совершенно безвредна. Со змеей в клетке я справлюсь. Но у меня было время исследовать кожу, которую ты привезла. Она явно принадлежит тайпану, но не Кларе. Этот экземпляр чуть крупнее, и окрас другой. По поселку, по всей вероятности, ползает еще один тайпан. Пожалуйста, будь очень осторожна.
Я вышла из дома и медленно побрела к машине. Шон пошел меня провожать, молча открыл передо мной дверцу автомобиля и, когда я забралась внутрь, положил свою руку поверх моей, лежащей на руле.
— В Папуа-Новой Гвинее тайпаны стали появляться возле жилых домов, — сообщил Шон. — Кажется, змеи поняли: где люди, там и еда. Это один из вопросов, которые предстоит выяснить, когда мы туда поедем.
— Но змеи избегают контакта с человеком.
— Обычно избегают. Но в Азии есть районы, где змей постоянно видят в деревнях. А в Папуа-Новой Гвинее такое их поведение стало настоящей проблемой.
— Значит, если где-то есть еще один тайпан, нельзя надеяться, что он не станет приближаться к людям?
— Не стал бы на это рассчитывать.
Я на минуту задумалась о последствиях появления смертоносных змей в домах.
— Будь осторожна, — опять предостерег он.
Я кивнула, и он, отступив, захлопнул дверцу. Стекло было опущено, поэтому его слова я расслышала хорошо.
— Кстати, мое предложение остается в силе.
— Которое? — не подумав, спросила я. — О работе или…
Шон нахмурил брови, но его губы растянулись в улыбке.
— Похоже, вы со мной флиртуете, мисс Беннинг. Прогресс очевиден! — Он повернулся и направился к дому. — Оба! — крикнул он через плечо. — Оба предложения остаются в силе.
Я ехала около часа и остановилась на старой проселочной дороге, где меня, я точно знала, никто не побеспокоит. Забралась на заднее сиденье и укрылась пальто. Я лежала, прислушиваясь к ночным звукам, и размышляла — не о змеях и привидениях, а о событиях, которые загнала в самые дальние уголки своей памяти. Это случилось лет семнадцать назад.
Я тогда училась в средней школе. Однажды я вышла из кабинки в женском туалете и увидела шестерых поджидающих меня мальчишек. Они были старше меня. Двое из них держали вырывающегося двенадцатилетнего школьника. У того по щекам ручьем текли слезы. Когда трое ребят подошли ко мне, я заметила одну из своих одноклассниц, стоящую в дверях. Еще одна знакомая девочка вышла из кабинки, увидела, что происходит, опустила глаза и поспешила прочь. Мальчишки прижали меня к стене.
— Ну же, поцелуй ее, и мы тебя отпустим, — подстегнул пленника один из державших его ребят.
Старшим крепким ребятам пришлось вчетвером тянуть щуплого, хилого на вид мальчишку. Даже когда он оказался достаточно близко ко мне, одному из школьников пришлось держать его голову и силой придавливать мокрое от слез и соплей лицо к моему лицу. Меня крепко держали за волосы. Я не вырывалась. Какой смысл? Я закрыла глаза и мысленно унеслась в другое место. Когда я их вновь открыла, в туалете никого не было. Я умылась и вернулась в класс.
И потом, за все время моего пребывания в школе, тот пятиклашка даже ни разу не взглянул в мою сторону. Равно как и другие, которых постигла та же участь. Нельзя сказать, что меня травили, нет, это я сама была наказанием для других жертв.
И так продолжалось много лет, об этом я не рассказывала ни единой живой душе. Но до сегодняшнего дня при слове «поцелуй» всплывало в памяти воспоминание об этой мерзости, а за ними обо всех последующих. Ни в реальной жизни, ни по телевизору я не могу смотреть на целующихся людей. Я с трудом читаю это слово в книгах, потому что, когда эти воспоминания начинают стучаться в дверь, все мое тело хочет сжаться от стыда.
Мои глаза закрылись, и звезды потускнели. Уже засыпая, я предавалась воспоминаниям. Но теперь я была уже не в женском туалете, а в доме на Андерклифф. В моей голове шумели разбивающиеся о скалы волны, жесткая мужская щека прижалась к моей щеке — горечь, длившаяся семнадцать лет, ушла.
Когда я проснулась, вовсю светило солнце. Пора было навестить человека, которого все считали умершим.