48
Не помню я, и как вновь очутилась на улице. Я стояла, опершись о машину Мэта, дождь — ледяной ливень как из ведра — лил мне на голову, но я была даже этому рада. Подняла голову и увидела, как с бескрайнего неба падают мне на лицо дождевые капли. Я подставила им лицо, желая, чтобы дождь омыл меня и изнутри, вымыл из памяти воспоминания, из ноздрей — оставшийся там запах. Но даже тогда я прекрасно понимала, что это невозможно.
На подкашивающихся ногах я прошла через сад и снова подошла к дому, но уже с тыльной стороны. Мне казалось, что я навидалась всякой жестокости, какую только может животное под названием «человек» причинить себе подобным. Но я ошибалась.
У человека, лежащего на полу в кухне, не было головы; просто бесформенное месиво, кости и мясо. То, что когда-то было головой, — частички мозга, лица, клочья волос — было разбросано по полу. Как будто ее разорвало изнутри.
Мерзкий привкус во рту и непроизвольное сокращение мышц живота дали понять, что меня вот-вот вырвет. Я остановилась, согнулась пополам и начала блевать, но я целый день ничего не ела, поэтому рвала одной желчью. Когда я смогла выпрямиться, опять подняла лицо к небу, желая — впервые за свою сознательную жизнь — найти слова, чтобы искренне помолиться, от всего сердца. Потому что именно сейчас мне просто необходима была вера.
«Осторожно, Клара». Опять этот голос! Такой навязчивый, успокаивающий, знакомый, от которого хотелось свернуться в клубочек и прижаться к чему-то теплому и безопасному, к тому, что олицетворял собой этот голос. «Спокойно, — продолжал голос, — ты знаешь, что тебе нужно делать».
Я стала пересекать лужайку, примыкающую к тыльной стороне дома.
«Так тебя заметят, Клара, прижмись к изгороди».
Я повернула к живой изгороди, окружающей лужайку по периметру. Она, казалось, была далеко. Внезапно в мозгу пронеслось воспоминание: человеческий глаз, выскочивший из глазницы, откатился на добрый метр от тела и закатился под стол. Я упала. Стояла на четвереньках в мокрой траве, руки увязали в грязи.
«Клара, не останавливайся».
Я не могу.
«Нет, можешь! Бедолага, которого ты видела, — не Мэт». Я заставила себя подняться. На кухонном полу, среди всего этого жуткого месива, нигде не было видно продолговатых очков в черной оправе. На шее у жертвы при свете фонарика блеснула тоненькая золотая цепочка, а на мизинце левой руки — перстень-печатка. Мэт украшений не носил. К тому же и одежда на нем была не та, да и мужчина этот был выше и плотнее Мэта. Я тут же поняла, что передо мной останки Клайва Вентри. Если бы там лежал Мэт, я бы, наверное, до сих пор продолжала стоять над трупом.
Это не Мэт, не Мэт. Повторяя про себя эти слова, будто молитву, я добралась до конца лужайки и взобралась на каменную стену, отделяющую сад Клайва от остальных его угодий. Только теперь эти земли Клайву не принадлежали. Они перешли в собственность двух его дядей: крайне опасного Альфреда, давным-давно запроторенного в психиатрическую лечебницу, и Арчи, который уже один раз пытался убить своего двоюродного брата.
Убить близкого родственника. Арчи, Сол-старший, Гарри и Эделина пытались убить Альфреда. Первым троим он приходился двоюродным братом, а последней — родным. Достаточно ли это близкое родство? Если Альфред решил наконец отомстить, не этим ли объясняется древнеримский символизм, который просматривается в его преступлениях? Но откуда человек с интеллектом ниже среднего, практически без образования, узнал о poena cullei? Что-то не сходится. Сол-младший, конечно, совсем другое дело. Если он полагал, что все жители поселка повинны в смерти его родителей, он мог бы прибегнуть к самосуду, подражая древним казням. Но был он главным дирижером последних событий или нет, больше он уже никому не причинит зла.
«Лендровер» стоял там, где я его припарковала. Мобильная связь по-прежнему отсутствовала. Приходилось лишь надеяться, что Рэчел повезет больше, чем мне. Я стянула мокрую куртку и забралась на водительское сиденье.
Куда ехать?
«Конечно, в дом со змеями».
Я уронила голову на руки, при этом больно стукнувшись о рулевое колесо. Почему? Почему, Господи Боже мой, я должна туда ехать?
«Потому что туда отправился Мэт. Он обнаружил тело Клайва и решил выследить и задержать Альфреда. От Мэта уже больше часа нет никаких вестей».
Я подняла голову. Альфред будет начеку. Он заметит, как я приближаюсь.
«Но есть еще один ход. Ты знаешь где. Недавно узнала».
Не могу.
Молчание. Но я узнала этот голос; я отлично знала, кому он принадлежит, и мне было известно, что, если начинала с ним спорить, всегда проигрывала.
Тогда зачем терять время?
Прошло еще пятнадцать минут, прежде чем я добралась до реки. Рискуя увязнуть в грязи, сдала назад, пока машина задним бампером едва не коснулась воды, и заглушила мотор. Я нашла и натянула на себя болотные сапоги, непромокаемые штаны и спасательный жилет. Даже в тихую погоду (что уж говорить о сегодняшней буре) течение в реке было очень сильным. Кроме того, нам в головы спасатели вдолбили железное правило (я действовала на автомате): работаешь возле воды — надевай все, что положено.
Я набросила на плечи легкую непромокаемую куртку и выбралась из машины. Одной тянуть и спускать на воду спасательную шлюпку было неудобно, но я справилась. Положила сумку с инструментами на дно, забралась сама и что было сил оттолкнулась от берега.
Мое подсознание наконец разгадало загадку, мучившую меня несколько дней. Если кто-то живет в старом доме Уитчеров, как он может входить туда и выходить, как может передвигаться по поселку, чтобы его никто не видел? Теперь я знала ответ. Он передвигается по воде и заброшенным меловым шахтам. Этим вечером я последую его примеру.
В нашем поселке ручьев, вероятно, больше, чем дорог. Я и понятия не имела, сколько рукавов имеет река Лиффин, но вдоль почти каждой дороги проходит небольшой, выложенный кирпичами судоходный канал. Через каждый переброшено множество мостиков, часто под дорогами пролегают туннели, по которым бегут ручьи. Любой человек мог лазать по этим туннелям, не рискуя быть увиденным, особенно ночью. А там, где нет ручьев, есть меловые шахты.
Сперва я плыла по течению, река сама несла меня, поэтому весло я использовала только как руль. Однако вскоре пришлось плыть против течения, я вовсю заработала веслом, чтобы попасть в заросшую запруду с быстрым течением.
В ночь, когда мы с Мэтом обыскивали жилище Уитчеров, я почувствовала: дом обитаем. Мэт списал это на девичью нервозность, но вонь в туалете, теплая стена на первом этаже, шум, который я слышала, — все это убедило меня в том, что дом не заброшен, как мы раньше полагали.
«Мы тщательно обыскали весь дом, — напомнил мне Мэт. — Ни единой живой души».
Значит, обыскали недостаточно тщательно. В третьем доме осталась комната на первом этаже, в которую нам так и не удалось попасть. Единственная дверь была заложена кирпичом, но я почувствовала, что кирпичи теплые. Где-то был вход.
Я достигла нижнего мыса острова, где мы спасали лебедя. Пришло время узнать, насколько сильные у меня руки. Я резко развернула шлюпку и погребла назад, против течения, на этот раз огибая остров.
Течение было сильным, но кроны деревьев, нависая над заводью, худо-бедно спасали от дождя. Я опустила голову и сосредоточилась на том, чтобы работать веслами синхронно.
Узкий ручей был завален всякими обломками: ветками, мусором, даже трупами утонувших животных. Некоторые обломки бились о шлюпку, от тех, что покрупнее, шлюпку качало, я боялась, что меня отнесет назад, прежде чем я успею выровнять шлюпку. Мои руки уже давно устали, но я продолжала налегать на весла.
Ночью с реки сложно разглядеть окрестности, но я помнила, что из воды торчала коряга. Я дождалась момента, когда проплывала мимо этой коряги, побросала весла в шлюпку и ухватилась за ветки ивы, свисавшие перед моим лицом.
Река стала тащить меня назад, как будто не одобряя взятого мной направления. Я уцепилась за одну ветку и рискнула ухватиться за следующую, как можно дальше. Так я и продвигалась — хватаясь за ветки и подтягивая шлюпку вперед; меня скрывали ивы и темнота. Я нашла место, где можно было пристать к берегу, и привязала шлюпку веревкой к стволу дерева.