— Какое расследование? — сделала удивленное лицо Вершинина.
— Я видел, как от тебя выходил этот рыжий еврей, — объяснил Мещеряков.
— Черт бы тебя побрал, Миша, — усмехнулась Валандра, — я уж подумала было, что ты в моем кабинете установил скрытую камеру.
Довольный Мещеряков выпил коньяк и положил на язык дольку лимона.
— Ну, рассказывай.
— Да пока, собственно, нечего рассказывать, — она тоже сделала глоток из своего бокала, — только договор заключили.
— И сколько же ты с него срубила? — в первую очередь Мещерякова интересовала финансовая сторона дела.
— Пять тысяч, плюс накладные расходы. Двадцать процентов аванс, — сухо отчиталась Вершинина.
— Молодец, Валентина, — он плеснул себе еще коньяка, — можешь ведь, если захочешь.
Она не поддалась его веселому настроению и сделала еще глоток из бокала.
— Собственно, я сама собиралась к тебе зайти.
— Да, а что такое?
— У тебя ведь есть приятели в прокуратуре…
— Есть, ну и что?
— Маргарита Львовна, предположительно, погибла от руки маньяка. Ты читал, наверное, об этом у нас все газеты писали. Похоже, что это его пятое убийство.
— Вот в чем дело, — присвистнул Мещеряков, несколько ошарашенный этим заявлением, — ну, а при чем здесь прокуратура? Ты что, хочешь ознакомиться с материалами дела? — Он отрицательно покачал головой. — Ничего не получится.
— Да не нужны мне материалы, — Вершинина досадливо поморщилась, — можешь ты мне хотя бы фотографии достать?
— Фотографии жертв?
Она кивнула.
— Ну это-то еще можно попробовать, — неуверенно произнес Мещеряков.
— Так попробуй, Миша, — она твердо посмотрела ему в глаза, — и чем скорее, тем лучше.
— Скорее, скорее, — недовольно пробурчал шеф, но потянулся к телефонному аппарату.
Пока он пытался дозвониться, Вершинина встала и с бокалом, на дне которого еще плескались остатки коньяка, подошла к окну. Солнце светило вовсю, как бы наверстывая упущенное время. Тополиный пух, подгоняемый порывами ветра, создавал иллюзию снегопада. Каким-то непостижимым образом пух проникал даже сквозь плотно закрытые окна и одинокими снежинками кружил по кабинету, носимый потоком свежего воздуха из кондиционера.
Она допила, наконец, коньяк, приятным теплом разлившийся по телу и, подойдя к столу, опустилась в кресло. Мещеряков закрыл трубку ладонью и поднял на нее глаза.
— Кто там из твоих сможет забрать фотографии?
— Коля Антонов.
Мещеряков снова прижал трубку к уху.
— Запиши, Семен, придет Антонов Николай. Ну хорошо, с меня причитается. До встречи.
Он опустил трубку и вздохнул с таким облегчением, словно с плеч его свалился чугунный слиток весом не меньше тонны.
— Завтра к часу дня все будет готово, — выдохнул он.
— А быстрее нельзя?
— Это тебе на фотостудия «Кодак», а прокуратура, черт побери, — выругался он. — Скажи спасибо, что не через неделю, а завтра. Пакет будет у дежурного на фамилию Антонова. Пусть возьмет с собой паспорт.
— Спасибо, — поблагодарила Вершинина и встала, — если у тебя все, я пойду, мне надо работать.
— Может, еще по одной? — предложил Мещеряков.
— Извини, Миша, в другой раз.
— Ну и правильно, — он кивнул головой и взялся за бутылку.
Как определить, что движет убийцей? Какие мысли, чувства кроются в его сознании и в подсознании? Что им движет? Чувство вины? Мести? Какие-то нереализованные желания? Может быть. Для этого надо иметь хотя бы какую-то информацию. А что у меня имеется на настоящий момент? Практически ничего. Хотя почему — ничего? Известно, что преступник был знаком с жертвами, во всяком случае с Маргаритой Трауберг, или проник в ее квартиру хитростью. Но это уж очень неправдоподобно. Наверняка, она бы не впустила к себе незнакомого человека. Кстати, можно ведь посмотреть, когда она открывала дверь последний раз.
Я сняла трубку внутреннего телефона.
— Слушаю, Валентина Андреевна, — раздался в трубке голос Ганке.
— Валентин Валентиныч, Болдырев там?
— Здесь.
— Пусть принесет мне регистрационный журнал.
Через минуту в кабинет своей неторопливой походкой вразвалку вошел Болдырев.
— Вот, вы просили… — он положил журнал на стол.
Я поблагодарила его и открыла журнал на странице, вверху которой было написано: суббота, тридцатое мая тысяча девятьсот девяносто девятого года.
Итак, что у нас получается? Маргарита вышла из дома в восемь утра, скорее всего, отправилась в школу, вернее в лицей. Хотя кто знает, работают ли они по субботам? Я снова сняла телефонную трубку и набрала номер Маркелова. Он отозвался почти сразу.