Кружась в танце, Михаил не мог отвести глаз от Ольги, словно нашел в ней нечто самое бесценное и родное. Крепко обнимая ее за талию, он с улыбкой шептал ей на ухо:
– Мы никогда не расстанемся.
– Да, милый. Нас никто не сможет разлучить, – вторила ему Ольга.
Из-за стола встал председатель колхоза. Он неловко отер с лица кусочек прилипшей квашеной капусты, высоко поднял граненый стакан, доверху наполненный самогоном.
– Дорогая Анна Владимировна, я как председатель колхоза хочу поздравить от имени всего коллектива вас и ваших сыновей с этим счастливым днем.
Голос председателя громким рыком разносился в воздухе, временами заглушая аккордеон.
– Чтоб их дом был полной чашей, чтоб в семье был мир да лад. А, как известно, где лад, там и клад. Посмотрите на этих молодых. Они красивы и счастливы. У них вся жизнь впереди!
Внимая собственному совету, он глянул на молодоженов.
– Ишь, как выплясывают. Голубки! Ну, в общем, поздравляю, – добавил председатель и, расплывшись в хмельной улыбке, обернулся к гостям.
Следующим слово взял бригадир. Это был щуплого вида мужичок с лысиной на маленькой головке. Перепоясанный от ширинки до груди красным кушаком, бригадир был похож на большевиков-подпольщиков, прячущих на себе красное знамя. Маленький и тщедушный, он разительно отличался от своей братии бригадиров – верзил.
Вытирая вспотевшие стекла очков, бригадир жестом приветствовал всех сидящих.
– Товарищи, сегодня счастливый день для всех нас. Ведь сегодня…
Его слова оборвал громкий голос Левитана, набатом рявкнувший из репродуктора:
– Сегодня, 22 июня 1941 года, в 4 часа утра, без объявления войны германские войска напали на нашу страну. Атаковали пограничные части Советского Союза. Были подвержены бомбежке города: Житомир, Киев, Севастополь, Каунас, а также другие города приграничных областей.
Мощный бас умолк. В тягучей тишине, повисшей над оцепеневшей свадьбой, со стороны пруда донеслось мычание коров.
Тревожный шепот обескураженных людей начал набирать силу, превращаясь в общий неразборчивый гул, в котором смешались женский плач, ругательства и звон битой посуды. Вскоре в общей какофонии звуков стало различимо лишь одно слово:
– Война…
Оно, словно инфекция, кочевало из уст в уста и клеймило людей, мгновенно стирая с их лиц радостные улыбки.
– Как война?!
– Ура, война, война! – маленькая Рая, весело вскрикивая новое, а потому веселое словечко, продолжала кружиться в замершей музыке. Ее никто не останавливал, но по каменному лицу матери и заплаканным глазам соседок девочка что-то поняла и внезапно, затихнув, рухнула в траву.
Кто-то неловко опрокинул бутылку на стол. Красное, как кровь, вино растеклось по белой скатерти, рисуя причудливый и страшный узор на заставленном яствами столе.
Веселье пропало, и потрясенные люди рассеянно и обреченно разбредались по хатам. Страх и отчаяние разлились в тяжелом воздухе.
Глава 3
Проводы
Железнодорожный вокзал расплывался в глазах плачущих невест и родных. Перрон походил на свежезасеянное поле, ветер стал осязаемым, переполненный резкими голосами, обрывистыми фразами. Диалоги тяжело срывались вниз к рельсам, к темной гальке и гниющим шпалам. Запах мазута окутывал атмосферой дороги, влажного белья и закрытых окон.
Люди толпились рядом с поездом, бросая друг на друга острые, как лезвие ножа, взгляды. Но невозможно было определить, куда смотрел каждый из них.
Смятение и ужас читались во взглядах провожающих. Страх и надежда были в натянутых улыбках отъезжавших. Медленно и неотвратимо накрывала леденящая ужасом волна неизбежности.
– Мы и наши героические солдаты должны верить в победу и показать мужество в бою! – воодушевленно наставлял военком.
– Мы должны дать достойный отпор Гитлеру и его прихвостням. Мы постоим за весь советский народ.
Недружные, точно растерянные, аплодисменты послужили сигналом старому дирижеру, и военный оркестр грянул «Прощание славянки». Бодрая мелодия заполонила все пространство, вытеснив причитания матерей.
– Сынок, будь осторожен! – просипел дед Володя и посмотрел на единственное детище влажными серыми глазами.
– Не волнуйся, отец! Вот увидишь, скоро вернусь в орденах и медалях, – бодро, но неуверенно успокаивал сын, отводя глаза.
И сердце стало биться еще сильнее, когда воображение нарисовало Ивану картины торжественного возвращения домой.
Он представил, как маленькая дочка, указывая на папу, будет говорить:
– А у моего папы самая большая медаль! Смотрите, вон сколько их у него! Блестящие, совсем новенькие! Смотрите!