«Это не деревья, бестолочь, – раздраженно ответил Аластор. – Здесь нет никаких омерзительных растений. Это Корона. Разве ты не видишь, как стоят башни? Это зубцы диадемы! Там живут благородные семейства. И моя башня ждет меня там. Вон та, в самом центре. Только…».
– Только что? – спросил я.
Конечно же, его башня была самой высокой. Темные зубцы закручивались спиралью и уходили вверх, теряясь в тумане. Сбоку была металлическая лестница, которая обвивалась вокруг башни, как змея, схватившая добычу.
«Тут… гораздо меньше башен, чем раньше. И стоят они как-то по-другому. И что самое странное…»
– Даже и не знаю, что тут может быть странного, – заметил я.
«Самое странное, – продолжал Аластор, не обращая на меня внимания, – что над каждой башней должен быть сверкающий сгусток магии, похожий на глаз, приглядывающий за королевством. А вот здесь семьи держали свои запасы – подальше от завистливых жителей Плоскости».
Дома на этом ярусе были в плачевном состоянии. Они разваливались, никто за ними не следил. Печальное зрелище. Демоны жили здесь в вечном унылом тумане и постоянном страхе, что крыша упадет им на голову. Кхм. Я вовсе не хотел сказать, что меня волнуют жилищные условия демонов. Нисколько.
«Разумеется, мы иногда спускаемся, чтобы насладиться общением с низшими демонами. Нигде в королевстве тебе не нальют тараканьего сока лучше, чем здесь. Но секрет, возможно, в том, что в сок попадают слезы того убогого, кто его подает».
Я старался не обращать на него внимания. Глаза наконец привыкли к темноте, и теперь я видел Корону наверху и цепи, которые сверху донизу опоясывали несколько башен.
Между ними, то растворяясь в тумане, то появляясь вновь, стояли каменные статуи. В тени башен они выглядели почти примитивно.
– Ладно, – сказал я. Мы потеряли слишком много времени, разглядывая все вокруг, но оторваться от этого зрелища было невозможно. Стоило моргнуть, как появлялось что-то новое. Горгульи из драконьего камня украшали здания. Блестящие острые уступы крыш, готовые пронзить любого, кто рискнет на них приземлиться. Железный забор, украшенный черепами всевозможных форм и размеров. Оранжевые флаги вдалеке.
Впервые я видел и делал то, чего не видел и не делал ни один Реддинг. Да что там Реддинг, ни один человек.
«Не хочу тебя разочаровать, но двадцать семь человек успели случайно оказаться здесь, провалившись в открытые зеркальные порталы. Ты не первый и не единственный».
– Серьезно? – спросил я, рассматривая башни. – И что с ними стало?
«Одного съел тролль, другому почти удалось сбежать, но его поймал Пес из Преисподней и утащил обратно. А остальные…».
– Знаешь, – перебил его я, – не стоит. Обойдусь без этой информации.
Наконец я оторвался от созерцания Короны и посмотрел на пустынную улицу, лежавшую перед нами. Нужно как следует запомнить это место, а потом нарисовать. И спрятать эти рисунки. Если кто-нибудь их найдет, подумает, что я чокнулся и перешел на темную сторону. Да меня просто запрут в сумасшедшем доме.
«Пора идти, – подумал я, – Прю ждет».
Вдруг ее пытают? А еще ее мог съесть тролль. Я бы с радостью вернулся на несколько секунд назад, в то чудесное время, когда я и не подозревал, что это вообще возможно.
– Давай выбираться отсюда, пока час отдыха, или как там, не кончился, – сказал я. – Думаешь, твоя сестра держит ее в Горбатом Дворце?
«В Рогатом Дворце, слизняк. Впрочем, там действительно есть перепады высоты, и он ужасен в своем великолепии…»
Я повернулся в поисках лестницы и вдруг замер. Ярус, где стояли башни, был окружен невысокой кирпичной изгородью, но за ним виднелось только небо.
Я похолодел.
– Дворец зачарован? – спросил я. – Человек не может его видеть?
«Нет, – тихо сказал Аластор. – Он не зачарован».
Но дворца там не было.
– Ал? Ты еще здесь?
Я бросил камень, и он исчез в груде искореженных металлических корзин. Не знаю, что за еду там хранили, но ее давно уничтожили десятки крыс, бегающих по улице. Дерева здесь не было, поэтому все, от пустых телег до дверей и вывесок в торговых рядах, было выковано из металла.
Конечно, Аластор все еще был у меня в голове. Он постоянно сравнивал человеческие эмоции с запахами и вкусами: боль для него была горькой, злоба – медной, презрение – соленым. А я чувствовал его эмоции как смену времен года. Сейчас в моей голове наступила зима, и она становилась все холоднее и страшнее.
«Ты когда-нибудь прекратишь звать меня этой омерзительной кличкой?»