Джон вздрагивает и оборачивается, чтобы встретиться взглядом с прозрачными раскосыми глазами сфинкса. Так вот чья знакомая спина покоя Джону не давала. Гнев накрывает с головой:
- Сволочь! – возмущается он довольно громко, привлекая внимание посетителей борделя. – Неужели нельзя было хоть как-то дать знать, что живой. Я ведь переживал, волновался, гаденыш ты самодовольный, - Джон, совершенно естественно перешедший на ты, едва удерживается от желания дать заносчивому засранцу в нос.
Шерлок (сам настоял на подобном обращении в последнюю их встречу), обиженно поджав губы, хватает Джона под локоть и волочит к выходу.
- Ты что разорался, - шипит он в ухо Джону, - я тут инкогнито. Еще не хватало рассказать всем и каждому о том, кто я и откуда.
Они оказываются за дверью дома терпимости, и Джон, очнувшись, вырывается из стальной хватки сфинкса. Он, и правда, волновался после той дуэли, даже пытался узнать про Шерлока Холмса у Канингема, которого император перевел в другой сектор и через дипломатического кузена – все без толку. И вот сейчас этот представитель семейства кошачьих стоит тут, рядом с ним, как ни в чем ни бывало, и еще чего-то там требует. Джон сердито фырчит и воинственно поглядывает на сфинкса.
- Ну не мог я сообщить, извини, - наконец примирительно произносит Шерлок, - да и не думал, что тебе это надо.
- Ты вообще обо мне не думал, - замечает Джон холодно, - однако кольцо-то носишь…
Шерлок удивленно переводит взгляд на тонкую руку с сапфировым перстнем на безымянном пальце.
- Вообще-то, это теперь мое кольцо, я его честно выиграл, - заявляет он.
- Ну да, ну да… - кивает Джон. – Честно… Ладно, я рад, что ты жив, и помню, что задолжал выстрел. Можешь воспользоваться своим правом в любую минуту. Я всегда в твоем распоряжении.
Шерлок с интересом рассматривает его, отчего Джону становится не по себе.
- Ну что? – не выдерживает он.
- Ничего, я помню, - тонко улыбается тот. – Может, приду поболеть за тебя послезавтра, - Джон уже не удивляется осведомленности сфинкса. – Если получится… - отчего-то Джону от этих слов становится приятно.
- Ты тут по делу? – осторожно спрашивает он, чтобы хоть что-то спросить – прощаться не хочется.
- Да, - Шерлок кивает, - правительство поручило одно маленькое дельце, связанное с беженцами… - он задумчиво смотрит на Джона. – Ваше правительство слишком легкомысленно воспринимает происходящее… Восточный ветер…
- Опять восточный ветер, - бурчит Джон, – дался он вам. А в борделе ты что делал? Тоже с беженцами общался? – отчего-то мысль о том, что Шерлок пришел сюда по той же надобности, что и он сам, приносит ноющую боль в районе солнечного сплетения.
- Растешь, - серьезно кивает Шерлок, - именно что с беженцами. Ну, мне пора, будь здоров, береги себя, возможно, еще увидимся, - он взмахивает рукой, сверкая перстнем в свете неоновых вывесок, и растворяется во мраке.
Джону остается лишь моргать и протирать глаза в недоумении – ну что за несносный человек!
Возвращаться в бордель совсем уж не хочется – Мюррею отдаст переплату наличными, решает он. Сунув руки в карманы, Джон медленно бредет по улице, сталкиваясь с прогуливающимися по Мару прохожими и тоскливо размышляя о вредном невыносимом сфинксе. И куда он теперь направился? Когда мимо проплывает четвертый бар подряд, Джон решает зайти. Обстановочка здесь весьма своеобразная. Небольшое помещение, заляпанные плохо вытертые столы, низкий потолок, неприятный запах прокисшего пива и прогорклого масла, на котором здесь же жарят чебуреки и картошку фри. За маленькими скученными столами сидят в основном работяги-инопланетники в замусоленных форменных комбинезонах обслуживающего персонала космопорта, сомнительные личности подозрительной наружности да беженцы. Джону здесь не очень нравится, и инстинкт самосохранения кричит: «Беги!», но желание срочно выпить, внушенное генами прабабки-алкоголички, которые в Джоне просыпаются в минуты душевного раздрая, перевешивает. Джон протискивается к грязной барной стойке и просит двойной неразбавленный виски. Бармен хмыкает и наливает Джону в захватанный стакан какое-то пойло из бутылки, на этикетке которой действительно написано «виски». Джон подозрительно принюхивается – пахнет спиртом, прабабкины гены говорят, что пить можно. Залпом опорожнив стакан, Джон просит повторить. Внутренности обжигает огнем, а тупая боль в солнечном сплетении наконец-то проходит. Вздохнув с облегчением, Джон веселее глядит на бармена, похожего на оранжевую ящерицу в смешной футболке со смайликом, и окружающий мир. К нему подсаживается какой-то тип в костюме коммивояжера с шестиконечной звездой на лацкане, в которую вписан полумесяц, и профессионально приветливо улыбается.
- Мир вам!
- Э… - в некотором затруднении как ответить, Джон просто кивает головой, делая большой глоток пойла.
- А что вы думаете о мессии и его пришествии? – улыбаясь, интересуется коммивояжер.
- Вы сектант, что ли? – Джон моргает. – Простите, если что, я как-то ближе к атеистам.
- О, мессия никоим образом не затронет ваши убеждения, - заверяет его коммивояжер, - и я не сектант. Разрешите представиться, Региминтас Адонис, посланник клана алюмни, слыхали о нас?
Джон напряженно хмурится. Если честно, название незнакомое или давно забытое.
- Алюмни… - повторяет он, жестом веля бармену повторить, - не слыхал, простите. Выпьете со мной?
- С удовольствием, - кивает Региминтас Адонис, тепло улыбаясь, - а вы кем работаете?
- Пилот, - Джон краснеет смущенно, - скоро им буду.
- Отличная специальность, - воодушевляется Региминтас Адонис, - давайте, за вашу чудную редкую профессию. Если б вы знали, как трудно сейчас найти хорошего пилота…
Джон задумчиво кивает, осматриваясь, пока бармен наливает выпивку. Ничего интересного, беженцы, правда, косятся в их сторону как-то неодобрительно, да бармен подмигивает, словно на что намекает. Джон опять краснеет, на сей раз возмущенно – его что, за гея принимают? Сцапав стакан, Джон замахивает не глядя и некоторое время просто прислушивается к тому пожару, который разгорается внутри. Пожалуй, трех порций виски многовато. Джон бросает на столешницу горсть смятых кредиток и поднимается, чувствуя, как пол ходит ходуном под ногами. Вот же набрался! Срочно на свежий воздух. Перебирая руками вдоль стены, он медленно двигается на выход под суетливое гундосое занудство Региминтаса Адониса.
- Нет, ты видел, - возмущается Джон на улице, тяжело опираясь на коммивояжера, - ящерицы совсем охамели. Я не гей! Сколько можно повторять?! – небо над головой, раскрашенное разноцветной иллюминацией, плывет, накренившись в сторону.
- Да, безусловно, молодой человек, геи – бич общества, - соглашается Региминтас… как его там, Джон стремительно забывает.
- Не, так-то пожалуйста, - мотает головой Джон, отчего не только небо, но и весь мир вокруг начинает мощно штормить, - это сейчас вроде как нормально, но я-то не гей, ну честно! Подумаешь, пару раз загляделся, - заплетающимся языком выбалтывает он то, в чем и самому-то себе не признавался, в то время, как коммивояжер, как там его зовут, аккуратно под локоток ведет его очень даже целенаправленно в неопределенном направлении. – Руки у него, гада, красивые… Тонкие, изящные, как у музыканта. Ему бы на скрипке такими пальцами играть или на фортепьяно… Скулы… как стекло, порезаться можно, и глаза – глаза красивые до безобразия… но холодные – замерзнешь… - Джон все продолжает перечислять красоты сфинкса, на которые загляделся-то всего лишь раз, все больше мысленно, потому что язык плохо слушается, а глаза уже закрываются и мозг начинает потихоньку отключаться, когда он слышит, словно сквозь вату разговор про «подходящий экземпляр», «удачный случай» и «суку-бармена, который чуть было все дело не испортил». Джон хочет спросить, кто подходящий экземпляр, и почему бармен - сука, он же мужчина, хоть и ящерица, когда его подхватывают сильные руки с другого бока и теперь в быстром темпе, уже не церемонясь, куда-то волокут. Джон хочет возмутиться, но тело не слушается, руки безвольно висят плетьми, а ноги тащатся по асфальту. Сознание уплывает, чтобы на границе сна и яви услышать звуки борьбы, падение тел и почувствовать, как его взваливают на плечо, словно мешок картошки, не очень-то и деликатно.