А потом и вопросы перестает задавать – спит, ест, снова спит, и все время гонит от себя мысли о том, что Шерлока больше нет. Он не мог успеть на катер. А вдруг успел? Даже если успел, ему не удалось бы убраться с планеты в том пекле, которое началось. А вдруг удалось? Джон стонет и зажимает голову руками, чтобы не думать, но мысли лезут и лезут назойливо, просачиваясь, словно микробы. Джон находится в одиночке бесконечное количество времени, счет которому давно потерял. Сутки или больше? Из-за плохого самочувствия (после той, первой медицинской помощи, врач к нему больше не приходил) он плохо ориентируется во времени суток и их количестве. Опять начинает болеть голова, дергаться нога и ныть плечо. Но все это ерунда, мысли о Шерлоке и его возможной гибели приносят бОльшую боль, чем все физическое недомогание. Джон винит себя в его смерти, вполне справедливо винит, потому что если б не его жалкое желание спасти людей, Шерлок был бы жив. Они бы спокойно улетели на катере, и все было бы хорошо. Джон винит себя в том, что позволил Шерлоку спуститься вниз, чтобы избавиться от якоря. Это должен был сделать он, тогда сфинкс был бы жив. По всем статьям виноват Джон, и прощения ему нет. Не то, чтобы он жалел о спасенных товарищах, но он скорбит об утрате любимого, и эта печаль гложет и гложет изнутри, а где-то далеко вдали тлеет слабый уголек надежды: а вдруг, жив?
Когда к Джону приходят первый раз, он лежит ничком на лежаке и никак не реагирует на открывшуюся дверь.
- Джон Хэмиш Ватсон, капитан космических сил империи? Все верно? – слышит он смутно знакомый голос.
Слабый интерес просыпается в затуманенном сознании, и Джон медленно садится, чтобы увидеть своего посетителя. Он узнает его сразу – работодателя Шерлока, того самого типа, который увез Шерлока после дуэли, который приходил в его каюту на «Песне ветра», важный чин из правительства Батрейна.
- Здравствуйте, - немного озадаченно и в большей степени настороженно произносит Джон, а потом, не выдержав, быстро спрашивает: - Скажите, Шерлок выжил?
Лицо сфинкса остается бесстрастным, словно окаменевшим, он демонстративно игнорирует вопрос Джона, усаживаясь за стол.
- У меня будет к вам ряд вопросов, капитан Ватсон, и я надеюсь на вашу откровенность. Я должен воссоздать цепочку событий. Будьте любезны рассказать мне все, что произошло на Багате, вплоть до того момента, как наши катера взяли на буксир баржу. Не упускайте ни малейшей детали и будьте откровенны. Я пойму, когда вы солжете.
Собственно, Джону нечего скрывать, он только не понимает, почему произошедшее так интересует службу безопасности Батрейна, и на самом деле его мучает только неизвестность судьбы Шерлока, но собирается с силами и, стараясь ничего не упустить, очень подробно излагает события, связанные с эвакуацией госпиталя с Багата. Сфинкс слушает внимательно, сохраняя бесстрастное выражение лица, и даже не моргает ни разу. Трудно говорить о личном, почти невозможно говорить о Шерлоке, не зная наверняка, что с ним, но Джон все же говорит, стараясь излагать сухо и сжато, упуская душещипательные подробности личных бесед и взаимоотношений. Для этого сфинкса они просто старые друзья, большего знать ему не полагается, хотя он и так все знает. Когда Джон заканчивает, сфинкс молчит довольно продолжительное время, прикрыв глаза и продолжая барабанить пальцами по столешнице, а затем интересуется:
- Вы видели его… - щелкает пальцами, подбирая правильное слово, - …айди?
- Да, - Джон немного озадачен вопросом.
- Он снимал его с руки? – сфинкс выглядит так, будто от ответа Джона зависит как минимум окончание войны.
- При мне – нет, у него только татуировка в виде браслетов тонких таких постоянно чесалась под этим вашим айди, - вспоминает Джон.
- Сколько браслетов было в татуировке? – неожиданно спрашивает сфинкс.
Джон хмурится, вспоминая:
- Три, точно три. Я хорошо помню.
- Значит, он все же снимал айди? – сфинкс смотрит на него так, словно уличил во лжи.
- Нет, при мне не снимал, - Джон качает головой. – Раньше снимал, я запомнил. Я ему обрабатывал запястье, оно периодически у него чешется, - Джон запинается, потому что вдруг понимает, возможно, следовало все это говорить в прошедшем времени, но тут же обрывает себя – пока он не видел тела, пусть Шерлок будет живым. От этого решения становится чуть-чуть легче, и Джон более уверенно заканчивает: - мне кажется, татуировка была сделана непрофессионально. Ее бы свести…
Тут сфинкс смотрит на него совсем уж диким взглядом, будто он предложил убить Шерлока, и Джон замолкает – кто его знает, может, у них с этими татушками какие-то религиозные обряды связаны. Сфинкс поднимается:
- Есть какие-то пожелания? Просьбы?
- Скажите, что с Шерлоком, - в который раз просит Джон, но его просьбу игнорируют.
Сфинкс уходит, и он опять остается в одиночестве, правда, недолго. Вскоре появляется доктор, тот самый, немногословный, опять осматривает Джона и, поцокав языком осуждающе, принимается за лечение. В общем, Джон чувствует себя значительно лучше: длительный сон и пища помогают организму восстановиться и без лекарств, но, определенно, медицинская помощь оказывается не лишней. В этот раз Джон засыпает почти мгновенно, без сновидений, подозревая, что ему среди прочих разноцветных пилюль дали что-то вроде снотворного. Опять начинаются длинные дни одиночества. Никто к нему не приходит, кроме охранников с едой, даже доктор не навещает. Джон забывает, как звучат слова, настолько тишина въедается в него самого. Мысли опять кружат вокруг Шерлока, беспокойство грызет изнутри, а слабая надежда то разгорается, то гаснет. А вдруг успел? А вдруг выжил? Лежание на кровати Джону быстро надоедает, и он начинает тренироваться, постепенно переходя от простых физических упражнений к более сложным. Тело, поначалу вялое и непослушное, приходит к норме, наполняясь упругостью и силой. Хромота не проходит, без палки, которую забрали еще в лазарете, передвигаться все же сложно, да плечо периодически ноет. Джон утомляет себя физическими упражнениями, игнорирует две трети еды и пьет много воды. Ему хочется быть в хорошей физической форме, когда с ним решится хоть что-то. Почему-то он уверен, что его уже не отпустят из этой одиночки, и он все чаще и чаще подумывает о побеге. Когда сфинкс приходит к Джону во второй раз, их встреча напоминает театр абсурда. Сфинкс задает вопросы, на которые Джон уже ответил в прошлый раз, рассказав все подробности эвакуации, но отчего-то эти ответы того не удовлетворили. И вот они ходят по кругу из одних и тех же вопросов, сформулированных так или иначе, и одних и тех же ответов. Джон понимает, что его проверяют, удивляется, почему просто не вкололи сыворотку правды. Джона это раздражает, но он изо всех сил сохраняет ровность тона, понимая, что любая эмоциональная вспышка будет играть против него. Всякий раз, когда возникает пауза в разговоре, который больше напоминает допрос, Джон просит сказать, что с Шерлоком, и всякий раз его просьба остается без ответа. Под конец его опять мучают вопросами об айди Шерлока и количестве браслетов на запястье, а также просят рассказать, при каких обстоятельствах и когда Джон их видел. Но все, что было до Багата, не касается этого сфинкса, и Джон уходит в глухую несознанку. Он открыт относительно последних событий, и молчит о прошлом, и это молчание выводит сфинкса из себя. Когда он уходит, Джон чувствует себя уставшим, словно пробежал марафон. Опять тянутся дни одиночества, наполненные тревожными мыслями о Шерлоке и систематическими тренировками организма. А потом вновь приходит сфинкс, и их разговор повторяется. И так длится раз пять – Джон начинает терять счет встречам, время представляется бесконечной величиной без начала и конца, и о том, что прошло месяца три с момента эвакуации с Багата, говорит лишь длинна бороды и волос Джона. Это ужасно, он чувствует себя узником замка Иф.
Однажды сфинкс приходит в сопровождении все того же доктора, который молча осматривает Джона и неожиданно предлагает услуги брадобрея. Джон, которому осточертела борода, с радостью соглашается. Его бреют и стригут, приводят в порядок, обрабатывают заживляющей мазью еще виднеющиеся шрамы и выдают чистую одежду. Определенно, в судьбе Джона намечаются перемены, и это радует.