Профессор Нежинский благодарит Джона и младший медперсонал за операцию, и отпускает величественным кивком. Джон с облегчением стягивает с себя операционную одежду и заляпанные кровью перчатки, а потом просто стоит под душем, наслаждаясь ничегонеделаньем. Теплая вода заканчивается, и приходится из душа выбираться. Он долго вытирается колючим полотенцем, одевается, причесывается, недовольно трогает щетину на лице, разглядывает мешки под глазами и равнодушно отворачивается. В Лансе ранняя осень, деревья теряют невинную чистоту зелени, постепенно смешиваясь с желтыми и красными оттенками, на пожухлую траву ложатся первые вестники зимы – кленовые листья с бурыми разводами, напоминающими растопыренную ладошку. Джон застегивает куртку, замирая на крыльце и вдыхая запах умирания и тлена, с которым неизбежно ассоциируется сезон дождей, и, посмотрев на густеющие над городом сумерки, делает первый шаг домой.
- Джон, можно с тобой? – окликает Мэри Морстен, медсестра из их отделения. – Не проводишь меня? А то одной что-то страшновато, - она кокетливо и ребячески мило улыбается.
Мэри живет через два дома от Джона, и они довольно часто ходят с работы вместе, когда совпадают смены. Мэри нравится Джону, с ней легко и весело, она общительна и непосредственна, у нее все просто и понятно, кто плохой, а кто хороший, что можно делать, а чего нельзя. Джону нравится эта определенность, он тоже хотел бы смотреть на жизнь так же легко, вот только упростить жизнь до черно-белого немого кино не получается.
- Да, конечно, - кивает он, доброжелательно улыбаясь.
Мэри смотрит на небо и выставляет руку, чтобы проверить, идет ли дождь.
- Накрапывает, - подтверждает Джон, - до дома не растаешь.
- Мы оба не растаем, - она победно раскрывает маленький зонтик и сбегает с крыльца, стуча каблучками.
Удивительно, как женщинам в войну удается следить за модой и кокетничать. Она по-свойски подхватывает Джона под руку, увлекая прочь от госпиталя.
- Пока профессор не поймал тебя и не уволок в операционную, - шутит она. – Он не говорил, когда доверит тебе самостоятельно оперировать?
Джон пожимает плечами:
- Когда сочтет, что я готов.
Его опутывает такая лень, что неохота лишний раз даже рот открыть. Некоторое время они идут молча, обходя лужи и прижимаясь друг к другу, чтобы не выпасть за радиус действия зонтика.
- Чем планируешь завтра заниматься? – спрашивает Мэри. – Это я к тому, что у меня два билета в кино есть. Должна была идти с подружкой, но она отказалась. Жалко, если пропадет. Компанию не составишь?
Джону не хочется обижать Мэри отказом, все же они друзья, и она иногда заполняет за него карточки пациентов, когда сам Джон не успевает.
- Хорошо, - кивает он, - почему бы не сходить в кино? Во сколько сеанс?
- В одиннадцать, - улыбается Мэри, - я зайду за тобой, если ты не против.
- Ладно, - на самом деле Джону все равно.
Они прощаются около дома Мэри, и дальше уже Джон идет один.
Он поднимается на свой второй этаж, открывает квартиру и сообщает в пустоту, пока снимает ботинки:
- Я дома.
Проходит на кухню, выливает не допитый утром чай в раковину, включает чайник. Джон моет руки и заглядывает в холодильник. Некоторое время хмурится, разглядывая пустую тарелку с налипшими крошками. Определенно, еще вчера здесь был кусок творожной запеканки. Или не был? Джон с усилием трет лоб, будто это простое действие может помочь вспомнить вчерашний день.
- Да ладно, - усмехается он сам себе, захлопывая дверцу холодильника, - просто по рассеяности поставил пустую тарелку в холодильник. Конечно же, я съел запеканку еще вчера, - собственный голос в тишине квартиры звучит нервно и испугано.
Джон жарит яичницу, заваривает чай и накрывает на стол, в упрямстве цепляясь за этот скучный ритуал, чтобы окончательно не сойти с ума от одиночества. Поедая яичницу, Джон попутно шуршит газетой, читая свежие новости. Все же оружие, которое они испытывали с Шерлоком тогда, здорово изменило ход военных действий. Теперь альянс сирен, сфинксов и примкнувших к ним не так давно праймов довольно успешно противостоит нтога, а кое-где даже выигрывает. Конечно, о полной победе говорить рано, но и тотального отступления, как было прежде, уже нет. Теперь исход этой затянувшейся войны выглядит в перспективе не так очевидно и пессимистично.
- Вот видишь, - говорит Джон, забываясь, словно Шерлок здесь, рядом с ним, - мы тоже с тобой внесли свой вклад. Оружие применяют, белых уничтожают в пыль, и это радует. Еще бы найти их гнездо или что там у них есть, откуда они расползаются, и плыло бы наше маленькое яблоко по волнам Большого мира, и горя бы не знало, - Джон спохватывается, вздыхая на внимающую ему пустоту, убирает газету, ставит в раковину пустую тарелку и отодвигает кружку с остывающим чаем.
Очень хочется спать. Джон добредает до спальни и не находит в себе сил даже раздеться. Так и ложится в брюках и рубашке, натянув на себя плед и подогнув ноги к подбородку. Засыпает он мгновенно, словно проваливаясь в темноту – с момента смерти Шерлока ему перестают сниться сны.
Джон просыпается поздно, когда Зарго настырно светит в окно, раздражая и бодря. Некоторое время он еще сопротивляется, жалея, что забыл с вечера задернуть шторы, накрывает голову подушкой и даже прячется под одеяло, но все же наступает пора, когда приходится подняться. Джон посещает туалет, ванную и последовательно добирается до кухни. Первым делом ставит кипятиться воду – чай по утрам – добрая традиция Ватсонов, когда нет кофе. Он зевает, чешет живот и, включив воду, моет тарелку. Не глядя, берет со стола забытую вчера кружку с чаем и едва не роняет ее, потому что она пуста – чай кто-то выпил. Некоторое время Джон тупо таращится на дно чашки, вспоминая, уж не выпил ли чай он сам, возможно, ночью ходил в туалет и захотел пить, но потом решительно отметает это предположение, потому что провалами в памяти до последнего времени не страдал, по крайней мере, в последние два года. Дрожащей рукой Джон выключает воду и ставит так и не помытую чашку обратно на стол. Он делает себе утренний чай и тосты с сыром, периодически все поглядывая на чашку. Наливает чай себе и все смотрит на пустую чашку, когда засовывает тост в рот. Что-то странное происходит в квартире, или это с ним происходит что-то странное? Сначала отсутствующая запеканка в холодильнике, теперь выпитый чай. Джон не уверен, что это нормально, а в голове непривычно пусто от отсутствия каких-либо мыслей. Поколебавшись, он оставляет один тост на тарелке, не в силах самому себе объяснить зачем, и прихватив чашку утреннего чая и пустую чашку из-под вчерашнего чая, возвращается в комнату. Пустую чашку он ставит на журнальный столик, а сам садится в кресло и с бессмысленным выражением пьет чай, поглядывая на нее. Потом он внезапно подрывается и начинает обыскивать маленькую квартирку, не отдавая себе отчета, что или кого, собственно, ищет. Не найдя никаких следов постороннего присутствия, Джон опять садится в кресло пить чай и таращится на пустую чашку. Так проходит утро. Естественно, о Мэри Морстен и обещании сходить с ней в кино он забывает, а потому ее появление на пороге квартиры вызывает легкое недоумение.
- Ты еще не собрался? – удивляется она, снимая плащ и вешая его на вешалку. – Джон, какая несобранность! Иди скорее, я жду, - она оглядывается с хозяйским видом и удрученно качает головой: - Мужчинам противопоказано жить одним, вы такой бардак умудряетесь разводить. Одевайся, я уберу, - она берет в руки пустую чашку.
- Поставь на место, - рявкает Джон, прежде чем понимает, что слегка не адекватен в этом вопросе. Мэри настороженно ставит чашку на стол. – Ох, прости, Мэри, просто я привык все делать сам. Присядь, - освобождает он для нее второе кресло, - может быть, чай, пока ждешь?
- Нет, спасибо, - слегка обиженно качает она головой, усаживаясь в кресло. – Не стоит извиняться, я понимаю, как вы, мужчины, цените свою самостоятельность.