Вдруг мне докладывают, что в середину колонны вклинились какие-то повозки с гражданскими людьми, отчего задержалось движение. Поворачиваю своего жеребца Адама и рысью еду к месту происшествия. Вскоре открывается следующая картина.
Из боковой просеки выезжает огромная вереница подвод, пытаясь влиться в нашу колонну. Повозки нагружены домашним скарбом; сверху, на узлах, сидят бабы, ребятишки. Ко многим подводам привязаны коровы, где-то повизгивает поросенок, кудахчут куры. Кто это? Откуда? Но тут я замечаю сопровождающих обоз вооруженных людей с красными ленточками на шапках, вижу восседающего верхом на коне "дядю" и начинаю понимать, что произошло.
Оказывается, соседи двинулись в поход вместе со всеми мирными жителями, группировавшимися вокруг их лагеря. К тому же они хотят занять в колонне совсем не то место, которое им предназначено.
- Почему нарушаете порядок? Зачем с вами гражданские? - спрашиваю я командира.
- А куда их девать?!
- Мы еще три дня назад об этом говорили: спрятать в лесу, дать продуктов, оставить охрану...
- Так обстановка же изменилась!
- При чем тут обстановка? Мы на марше, а не на прогулке за грибами. В любую минуту может начаться встречный бой... Немедленно повернуть гражданских в лес и сделать для них все предусмотренное приказом. Выполняйте!
Сосед подчинился. Но пока делалось то, что надо было сделать заранее, прошло два часа с лишним.
Наконец мы тронулись дальше, однако вскоре опять произошла непредвиденная задержка. Нас догнала повозка-фурманка из дальнего, оставшегося у дороги Ковель - Брест, 9-го батальона. В повозке лежал тяжелобольной партизан. Вздувшаяся на шее флегмона грозила ему смертью от удушья. Требовалась срочная операция.
- Сколько она займет времени? - спросил я Гнедаша.
- Сорок минут.
Это немало, особенно после того как уже потеряли больше двух часов. Но нельзя допустить гибели человека ни за что ни про что, от какого-то паршивого гнойника! Делаем новую остановку.
Только глубокой ночью мы подходим у деревни Млынок к реке. Лес кончился, последние два-три километра двигались по открытой местности. Перебраться через Стырь рассчитываем вброд: разведка донесла, что уровень воды здесь невысок. Первой начала переходить речку головная застава.
Неожиданно тишину нарушили близкие разрывы - один, другой, третий... С противоположного берега бьют по переправе минометы. И почти сразу же заговорил пулемет. Засада! Сможет ли наша рота ее сбить? Снова остервенелый лай пулеметов. Опять близкие разрывы. Мины рвутся в воде, вздымая фонтаны. Вот ухнула пушка, как будто 76-миллиметровая. Наиболее удобное для переправы место оказалось хорошо пристрелянным бандеровцами.
Головной роте перейти Стырь не удалось. Противоположный берег обрывист, крут, поэтому позиция у врага очень выгодная. Одному из батальонов, наверно, придется сделать глубокий обход и ударить по националистам с тыла. А пока надо оттягивать колонну обратно к лесу, ведь огонь могут перенести и на нее. Не так-то легко развернуть примерно пятьсот подвод в темноте, да еще по осенней распутице! К восходу солнца мы все же втянулись в лес, начали рассредоточивать штабное хозяйство по опушке, как вдруг снова загремели выстрелы; теперь трескотня автоматных очередей, вспышки винтовочного огня где-то близко, совсем рядом.
Бандеровцы двигались по нашему следу или подобрались к нам стороной. Конечно, сил у нас достаточно, но вести бой в наши планы сейчас не входит. Все же нам его навязали. Значит, надо не только обороняться, но и оттеснить бандеровцев подальше, как следует их расколотить.
Всякий бой в лесу труден. Но особенно труден он на рассвете, при плохой видимости, и к тому же с националистами, которых по одежде не отличишь сразу от своих. Бандеровцы, как и партизаны, одеты кто во что горазд, и не все носят на шапках кокарды-трезубцы петлюровских времен. Да где уж издали вглядываться в кокарды! Поэтому нередко стороны сближаются настолько, что дело доходит до ожесточенных рукопашных схваток. Так и сегодня. Связной из 7-го батальона, принявшего основной удар бульбашей, докладывает, что там уже дерутся прикладами и кинжалами. Посылаем на подмогу Лысенко два взвода конников.
Мой КП у какой-то телеги. Рядом стоят Дружинин, Рванов, заместитель по разведке Солоид и еще два-три командира. Обсуждаем, что предпринять дальше. Оставаться в лесу при сложившейся обстановке невыгодно. Бандеровцы наверняка подтянут резервы, снова будут наседать, а мы не сможем пустить в ход ни артиллерию, ни пулеметы. Отойти же к деревне Млынок, что у самой переправы, - значило подставить себя под артиллерийско-минометный огонь с того берега.
Смотрим на карту, прикидываем разные варианты маневра. Решаем занять село Мульчицы, находящееся километрах в шести вниз по течению Стыри. Село большое - можно всем разместиться. Авиация пока не угрожает: погода нелетная. Подходы к Мульчицам открытые, что благоприятствует обороне. Заняв село, надо сразу же искать место для переправы и перейти реку там, где противник нас не ждет.
Пока мы совещаемся, бой на участке 7-го батальона стихает. Бульбашей удалось оттеснить в глубь леса, да и полегло их немало. Многие партизаны проявили в этом бою стойкость, находчивость и отвагу. Одним из героев оказался бывший матрос Степан Знаменщик.
С полсотни националистов окружили командира батальона Лысенко, комиссара Криницкого, командира одной из рот Бовтуна и двух рядовых партизан. Упали, сраженные пулями, Бовтун и рядовые. Отполз куда-то в сторону Криницкий. Легко раненный в руку Федор Лысенко остался один. Бандеровцы смыкали кольцо, чтобы взять комбата живым.
Это увидел Знаменщик. Он бросил подряд четыре гранаты, сделал брешь в кольце и крикнул Федору Ильичу, чтобы тот выбирался из окружения. Не давая бульбашам опомниться, Степан застрочил по ним из автомата. Лысенко был спасен. Подсчитали, что герой моряк уничтожил двадцать восемь националистов.
Жаль Бовтуна! Хороший был командир, скромный и милый человек... Совсем недавно мы приняли его в партию. Сообщают и о других тяжких для нас потерях. Еще ночью у самой реки был опасно ранен алмаатинец Вася Смагин. Выживет ли бедняга?
У нас было два Васи Смагина. Разными путями, но почти в одно время зимой 1942 года - пришли они в отряд. Для того чтобы не путать тезок и однофамильцев, их отличали по названиям городов, откуда они были родом. Один Вася Смагин-Алма-Ата, или алма-атинский, другой Вася Смагин-Киров, кировский.
Кировчанин погиб смертью храбрых этим летом. Вася алма-атинский казался завороженным от пуль. Всегда впереди, всегда жизнерадостный, неунывающий... Он и стихи писал. Многие знали его "Послание Гитлеру", начинавшееся так: "Адольф, Адольф! Тебя клянут народы, когтями идола скребещешь ты сердца..." Конечно, неизвестно, почему у идола вдруг когти и что это за слово "скребещешь", по стихи партизанам нравились, и, узнав, кто их автор, они еще больше стали уважать Смагина-Алма-Ату. И вот теперь Василий тяжело ранен, вряд ли выживет... Война!
Селом Мульчицы мы овладели в середине дня, перебазировались туда, заняли оборону. Сразу же провели саперную разведку. Поблизости от села места для переправы самые неблагоприятные. Не только восточный, но и западный берег крутой, и река тут глубже, чем у Млынка, вброд ее не перейти. Но ведь это прекрасно известно и бандеровцам. Они, вероятнее всего, предполагают, что партизаны вернутся ночью к Млынку, чтобы снова попытаться там форсировать Стырь. Значит, переходить надо именно здесь, у Мульчиц, а для этого готовить мост-переправу.
И вот, когда после трудной бессонной ночи все старались хоть немного отдохнуть и привести себя в порядок, саперы принялись за работу. Тут же в селе нашли необходимый лесоматериал. Надо заранее сделать козлы-опоры, сколотить звенья настилов, чтобы с наступлением темноты оставалось лишь подтащить их к реке.