Когда погасили свет, я вытянулась в холодной постели, неосторожно решив, что все уже позади: и допрос с пристрастием, и хмыканье, и тычки-щипки, заставлявшие меня вертеться волчком среди обступивших: «Ой, смотри… Мирабелла! Принцесса недорезанная! Из королевства косых зеркал, хи-хи-хи!..», «Лучше сама отдай. Найдем — хуже будет!..», «Ты чё такая страшная, уродка?!» — что продолжение этого отложено хотя бы до утра. А сейчас можно просто уснуть… или не уснуть — но просто лежать и чувствовать темноту еще одним, вторым, более спасительным, чем первое, одеялом…
Второе одеяло накинули, укрыв меня с головой, но это была отнюдь не темнота. Это было просто еще одно одеяло. Поверх которого посыпались уже настоящие удары, а не тычки исподтишка. Я охнула и закричала, но кусок тряпки впечатался мне в рот. Меня ткнули головой в подушку и крепко держали, пока чей-то кулак с жуткой монотонностью бил и бил по моим цыплячьим ребрам.
Я дергалась, пытаясь инстинктивно свернуться в клубок, вжать голову в колени, но два одеяла — мое, данное мне на все то время, что я буду здесь, время, которое, наверное, никогда, никогда, никогда не кончится!.. о господи… и я никогда, никогда, никогда отсюда не уйду! — и другое… Два этих чертовых одеяла словно тоже сговорились против, они не давали свернуться, уйти, укрыться — о, какой горький каламбур! — и меня поверх них, и сквозь них, и так, как будто их и вовсе не было, терзали, пинали в лицо, в голову, в живот, в то место, где прикреплялась моя вялая птичья шея… Кто-то хрипло выдыхал: «Н-на! н-на! н-на!..» Кто-то проехался кулаком по моим ощетинившимся позвонкам, кто-то ругался, ушибившись о мой же локоть, и наподдавал с новой силой… Меня рвали в лоскуты, хватали за руки и ноги, выворачивали, пытаясь сломать, пальцы, выдергивали через одеяла мои жидкие космы: не дала, так получи, получи, получи, получи!..
Это длилось бесконечно: сейчас я не просто вспоминаю — я пытаюсь передать весь свой детский ужас и длящийся, длящийся, длящийся без остановки кошмар одним длинным предложением. Я не знаю, как надо и можно ли так писать и как на это нововведение посмотрит литература — и нововведение ли это вообще? — но теперь, когда я мысленно снова оказалась в той спальне и хватаю ртом воздух, как и тогда, не в силах даже вдохнуть, мне плевать на все новшества и все каноны!!!
Я упала на пол, слюнявый комок одеяла вывалился из моего рта, но кричать я уже не могла… или же приняла их правила и попросту не посмела? Или подумала, что умираю, или потеряла сознание, или… или… или!..
Со мной происходило все это разом. Я лежала на полу. Второго одеяла не было. Мое — то, которое мне дали и за которое я должна была теперь отвечать: на постели нельзя было лежать днем, есть, играть, — это самое имущество, вверенное мне, было грязно, изорвано и мокро. Мерзко мокро. Потому что я описалась.
Скорчившись, я лежала мокрая и дрожащая, не в силах пошевелиться — от боли, от ужаса, со сломленным духом. У меня не было денег, чтобы им отдать, и меня звали Мирабелла. Я не умела смотреть людям в лицо, потому что мои глаза меня подводили. Как подвел только что мочевой пузырь.
Скрипнула дверь. Щелкнул выключатель. Под веками поплыли радужные круги — так сильно я их стиснула.
— Что тут у вас происходит?!
— Косая упала с кровати, — равнодушно сказал чей-то голос, а второй добавил:
— Похоже, она еще и обоссалась!
Мир номер один. Реальность. Возраст, в котором все начинается
— Извините, — сказал я, — простите… я понимаю, что очень поздно, но у меня очень болит голова, и мурашки по затылку бегают… И лекарств я почему-то никаких не взял… и не знаю, какие от этого… от мурашек… Вы не могли бы сказать куда, я мог бы подойти…
— Вы в каком номере? — быстро спросил голос в трубке. — Не нужно двигаться, я сама к вам подойду!
— Видите ли, я в служебном… который без номера… третий этаж, последняя дверь, в конце коридора… с видом на озеро, — зачем-то добавил я, хотя за окном была тьма кромешная, что было и неудивительно в третьем часу ночи.
— Так вы писатель? — спросил телефон.
— Ну… да.
— Пожалуйста, не вставайте и не делайте резких движений. Я знаю, где это. Сейчас я к вам поднимусь. Я сама открою дверь, у меня есть универсальный ключ!
Она явилась даже быстрее, чем я ожидал. Белый халат наброшен наспех, под ним — не то пижама, не то зеленая хирургическая роба, что под последней, я рассматривать не стал. Да и зрение, честно говоря, фокусировалось из рук вон плохо — то ли от головной боли, то ли еще от чего.