– Ты должен быть мертв, – сказала я ему.
Знаю, я только что написала, что собиралась убить Эвана, но вы должны понять… О, пошло все к черту. Это все равно никто никогда не прочтет. К тому времени, когда я умру, не останется никого, кто умеет читать. Так что я пишу не для тебя, будущий читатель, которого не окажется, а для себя.
– Вероятно, – ответил Бен.
– Какова вероятность того, что тот, кого я знала раньше, все еще будет здесь сейчас?
Бен немного подумал. Или притворился, будто думает. Он же парень.
– Примерно семь миллиардов к одному?
– Я думаю, семь миллиардов к двум, Бен. Или три с половиной миллиарда к одному.
– Ого. Так много? – якобы удивился Бен и кивнул в сторону ванной: – Что там с Наггетсом?
– Сэм. Его зовут Сэм. Еще раз назовешь его Наггетсом, и я врежу коленом по твоим наггетсам.
Бен улыбнулся. А потом он либо притворился, что до него не сразу дошло, либо все понял сразу; в общем, улыбка увяла. Он поджал губы, как будто я задела его самолюбие.
– Они чуточку больше, чем наггетсы. Но ненамного. – А потом, как по щелчку, раз – и снова улыбка. – Хочешь, я с ним поговорю?
Я сказала, что мне плевать, чем он займется. У меня были дела поважнее. Например – убить Эвана Уокера.
И дернула из коридора в гостиную, но и там было хорошо слышно, как Сэм вопит:
– Мне плевать, Зомби! Мне наплевать! Я ее ненавижу!
Дамбо и Меган сидели на диване и складывали пазл, который мы нашли в детской. Какую-то картинку из диснеевского мультика. Я промчалась мимо, а они отвели глаза, словно говоря: «Не обращай на нас внимания, беги куда хочешь, ты хорошая, мы ничего не видели».
На террасе было чертовски холодно. Весна застряла где-то в пути или вообще не собиралась приходить. Наверное, ее отпугивал процесс вымирания. Или иные устроили очередной Ледниковый период. Просто потому, что они могут это устроить. Зачем им обреченные люди, если можно иметь замерзающих, голодных и жалких обреченных людей? Так ведь намного приятнее.
Эван стоял, опершись о перила, чтобы перенести вес с поврежденной лодыжки. В своей «униформе» – узкие джинсы и мятая клетчатая рубашка. Винтовку пристроил на сгибе руки. Я толкнула дверь-сетку, он увидел меня, и лицо его сразу озарилось. И этот его взгляд. Он всегда буквально упивался моим присутствием, будто я оазис в пустыне, а он – измученный жаждой путник.
Я отвесила ему оплеуху.
– За что ты меня ударила? – спросил он, так как накопленная за десять тысяч лет инопланетная мудрость не подсказала ответ.
– Ты знаешь, почему я мокрая?
Эван покачал головой.
– Почему?
– Я купала моего малыша. Почему я его купала?
– Потому что он был грязный?
– По той же причине, по которой я целую неделю разгребала эту помойку, как только мы вселились.
Грейс, может, и была супермощным, усовершенствованным гибридом пришельца и человека, и выглядела она, как норвежская ледяная принцесса с соответствующим сердцем, но хозяйка она была никакая. По углам заносы пыли, все поросло плесенью, а в кухне смутился бы последний скопидом.
– Потому что у нас так принято, Эван. Мы не живем в грязи. Мы принимаем ванну, моем голову, чистим зубы и сбриваем нежелательные волосы…
– Сэму надо побриться?
Попытка пошутить. Дурацкая идея.
– Заткнись! Сейчас я говорю. Когда я говорю, ты молчишь. Когда ты говоришь, молчу я. У людей так принято. Они выказывают друг другу уважение. Уважение, Эван.
Он кивнул и эхом откликнулся:
– Уважение.
Но я от этого еще больше разозлилась. Он мною манипулировал.
– Все дело в уважении. Соблюдать гигиену и не вонять, как свиньи, – это вопрос уважения.
– Свиньи не воняют.
– Заткнись.
– Просто я вырос на ферме, вот и все.
Я помотала головой:
– О нет, это не все. И даже не половина. Та часть тебя, которой я врезала, не росла ни на какой чертовой ферме.
Эван оставил винтовку у перил и захромал к качелям. Сел. Уставился куда-то вдаль.
– Я не виноват, что Сэму надо помыться.
– Конечно виноват. Во всем этом есть твоя вина.
Эван посмотрел на меня и очень ровным голосом сказал:
– Кэсси, я думаю, тебе лучше вернуться в дом.
– Пока ты не вышел из себя? О, пожалуйста, психани хоть раз. Я очень хочу на это посмотреть.
– Ты замерзла.
– Нет, не замерзла.
И в ту же секунду я осознала, что стою перед Эваном мокрая и вся трясусь от холода. Ледяная вода текла по шее и дальше по позвоночнику. Я скрестила руки на груди, приказала зубам (только что почищенным) не клацать и сообщила: