– Кэсси, я уже говорил, что не хотел, чтобы все произошло именно так. Я выступал против этого.
– Пока не дошло до дела. – Я старалась держать себя в руках, но все равно запиналась на каждом слове. – И как понимать это твое – «именно так»?
Эван снова привстал и сел. Скрипнули качели. Он снова уставился на пустую дорогу.
– Мы могли жить среди вас сколько захотим. Вы бы и не заметили. Могли бы занять ведущие позиции в вашем обществе. Делились бы с вами знаниями, наращивали ваш потенциал в геометрической прогрессии, ускоряли вашу эволюцию. И скорее всего, сумели бы дать вам то, к чему вы всегда стремились, но никогда не могли получить.
– И что же это? – спросила я и резко втянула носом соплю.
Салфетки у меня не было, и мне было плевать, как это выглядело со стороны. Прибытие давно перечеркнуло всякие представления о приличиях.
– Мир, – ответил Эван.
– Могли бы. Но не стали.
Эван кивнул.
– Когда это предложение отвергли, я выступил за другой вариант. Более… быстрый.
– Быстрый?
– Астероид. У вас не было ни технологии, чтобы остановить его, ни времени, если бы она была. Мир остался бы непригодным для жизни на тысячи лет.
– И почему это так важно? Вы же чистый разум, бессмертные, как боги. Что для вас тысяча лет?
По всей видимости, ответ на этот вопрос был слишком сложным для моих мозгов. Или Эван просто не хотел со мной им делиться.
– Десять тысяч лет мы имели то, о чем вы только мечтали те же самые десять тысяч лет, – сказал он с коротким и безрадостным смешком. – Существование без боли, без голода, вообще без каких-либо физических потребностей. Но за бессмертие надо платить. Если нет тела, то нет и всего, что к нему прилагается. Независимости, щедрости, сострадания. – Эван показал пустые ладони: ничего, дескать, нет. – Сэм не единственный забыл свой алфавит.
– Ненавижу тебя, – сказала я.
Он покачал головой:
– Это неправда.
– Хочу ненавидеть.
– Надеюсь, у тебя не получится.
– Не ври себе, Эван. Ты не любишь меня. Ты любишь свое представление обо мне. У тебя в голове каша. Ты любишь то, что я воплощаю.
Эван склонил голову набок, и его карие глаза сверкнули ярче звезд.
– А что ты воплощаешь, Кэсси?
– То, что ты, по твоему мнению, потерял. То, что тебе не дано. Но я это только я.
– И что же ты?
Я понимала, о чем он говорит. И в то же время, конечно, не понимала. Речь шла о неразрывной связи между нами, которую не постичь ни ему, ни мне – связи между любовью и страхом. Эван – любовь. Страх – это я.
7
Бен выждал, чтобы выскочить, как черт из табакерки. И, как только я вошла в дом, он так и сделал.
– Все нормально?
Я вытерла слезы и рассмеялась.
«Конечно нормально, Пэриш. Если не считать этот инопланетный апокалипсис, все просто отлично».
– Чем больше он мне объясняет, тем меньше я понимаю, – призналась я.
– Я тебе говорил – с этим чуваком что-то не так.
Бен очень старался не изъясняться в стиле «я же говорил». Ладно, не очень. По сути, именно этим он и занимался.
– Что бы ты сделал, если бы у тебя десять тысяч лет не было тела, а потом вдруг раз – и появилось? – спросила я.
Бен посмотрел себе под ноги и постарался сдержать улыбку.
– Наверно, сходил бы в туалет.
Дамбо и Меган испарились. Мы были в гостиной одни. Бен стоял у камина. Золотые отблески огня плясали у него на лице. За шесть недель, которые мы провели в конспиративном доме Грейс, у него даже появились щеки. Сон в неограниченном количестве, еда, свежая вода и антибиотики сделали свое дело, и Бен стал прежним. Вернее, почти прежним. Он уже никогда не станет таким, каким был до вторжения. В его взгляде сохранилась затравленность, а в движениях – опаска, как у кролика на лугу, над которым парит ястреб.
И Бен был такой не один. Я только через две недели после того, как мы добрались до убежища Грейс, смогла заставить себя посмотреться в зеркало. Вышло как при внезапной встрече с одноклассниками, которых не видела со школьных времен. Ты узнаешь их, но больше смотришь на то, что изменилось. Они не совпадают с воспоминаниями, и в первые секунды ты пребываешь в полной растерянности, потому что для тебя одноклассники – это память о них. Вот и я, посмотревшись в зеркало, не совпала с памятью о себе. Особенно нос, который стараниями Грейс немного съехал вправо, но это ладно, убиваться не стану. У меня нос кривой, а нос Грейс вообще испарился – вместе с нею самой.
– Как там Сэм? – спросила я.
Бен кивнул в сторону коридора.