Мои волосы встали дыбом, влажные и растрепанные из-за мокрого снега. Я попытался пригладить их, пробежав по ним пальцами, когда завернул за угол в комнату отдыха в подвале.
От её вида у меня сдавило грудь, и ноги совсем остановились. Она сидела на бильярдном столе и смеялась, пока Гас развлекал ее нелепыми шутками. Ее короткие волосы были заправлены за уши, за исключением одного соблазнительного локона, который спадал ей на глаза.
Она была молода. Я понимал это.
На три года моложе меня. Но также она была самым прекрасным созданием, которое я когда-либо видел. Весь мой мир казался мрачным, как ледяной день снаружи. Кроме неё. Она была светом, которого я никогда прежде не видел. Она была чистой, невинной и прекрасной, чем-то таким к чему мне никогда раньше не дозволялось прикасаться.
Я поцеловал ее в ту ночь, когда мы встретились на складе. С тех пор она не могла смотреть мне в глаза. Часть меня сожалела, что я поставил ее в такое неловкое положение. Еще меньшая часть меня сожалела о том, что я заставил ее сделать то, что она сделала, прежде чем я поцеловал ее.
Эти осколки доброй человечности были раздавлены более сильными желаниями во мне. Я хотел заявить на нее права. Я хотел отметить ее как свою. Я хотел заставить ее полюбить меня. Я хотел, чтобы она так же заботилась обо мне, как и я о ней.
— О, привет, чувак, — беспечно сказал Гас, когда поймал меня, стоящего в дверях.
Кэролайн обернулась, чтобы посмотреть, кто пришёл.
— Сойер, — прошептала она. Ее глаза расширились, и она облизнула губы. Я удивил её.
Мои губы приподнялись с одной стороны, и я выдержал взгляд её больших глаз.
— Привет, Шестёрка.
Краска залила ее щеки, и она тут же опустила глаза в пол.
— Гас сказал, что ты на задании.
— Я только вернулся. — Я подошел к бильярдному столу, чтобы встать поближе к ней, ведомый ее магнетическим притяжением. — Оз сказал, что ты здесь.
Медленно она подняла взгляд.
— Ты пришел сюда, чтобы увидеть меня?
Понимая, как жалко я звучал, я взял один из бильярдных шаров и покатал его по зеленому войлоку.
— Вообще-то я здесь живу.
— Да, он брат, которого я никогда не хотел, — проворчал Гас, делая еще один бросок и забивая несколько мячей.
Я рассмеялся, мысленно благодаря Гаса за то, что он был здесь, чтобы снять напряжение. Я не мог контролировать себя рядом с Кэролайн. Я слишком сильно хотел ее. Если бы здесь не было Гаса, я, скорее всего, взвалил бы ее на плечо, отнёс вверх по лестнице и запер в своей комнате. Или сделать что-нибудь еще более глупое, к примеру, снова поцеловал бы её. Или еще глупее: сказал бы ей, как сильно она мне понравится.
Она была слишком молода для этой ерунды. Я должен был лучше контролировать себя, иначе я бы отпугнул её.
Не то чтобы я мог терпеть дистанцию между нами. Не то чтобы я позволил ей уйти от меня.
— Ты прав, — сказал я Гасу. — Было лучше, когда были только ты и Аттикус.
Гас зарычал, бросив взгляд на дверь, чтобы убедиться, что упоминание его имени не вызвало дьявола. Теперь он был настоящим психопатом. Аттикус и мой отец могли бы быть лучшими друзьями, если бы знали друг друга и работали в одной семье.
Аттикус как-то сказал мне, что встречался с моим отцом. Он рассказал мне, каким он был слабаком и как мой старик прятался в тени от русских. Я посмотрел ему прямо в глаза и поспорил:
— Херня.
Аттикус пожал плечами и вышел из комнаты. Это было самое большое признание, которого я когда-либо мог от него добиться. Но мне не нужно было его одобрение, чтобы признать, что мой отец был гребаным демоном. Я прожил с ним тринадцать лет. Он ни перед от кого не прятался. Ярость, травившая его разум, превращала его кулаки в молоты, а душу — в черную бездну. Он никого не боялся. Он был недостаточно умен, чтобы испытывать страх.
Кэролайн снова повернулась к Гасу.
— Кстати, как продвигается план?
Гас ухмыльнулся ей, качая головой.
— Хорошо, как ты и ожидала.
— Какой план? — спросил я. Все тело Кэролайн сжалось от дурных вестей.
— Аугустус! — крикнул Оз с верхней площадки лестницы.
Гас бросил кий и, не колеблясь, пошел, когда его позвали.
— Долг зовет, — пробормотал он.
Мы с Кэролайн смотрели, как он исчезает, когда воздух вокруг нас наэлектризовался, что волосы на моих руках встали дыбом. И это не имело никакого отношения к зимней непогоде на улице.
Повернувшись к ней, я снова спросил:
— Что за план?
Она переместила свое тело, чтобы полностью видеть моё лицо.
— Я хочу, чтобы Гас отправил Аттикуса в военную школу. — Ее губы растянулись в легкой улыбке. — Я понимаю, что эта семья поощряет плохое поведение, поэтому я сказала Гасу, чтобы он начал заниматься домашними делами и помогал по дому и свалил всё на Аттикуса. Я надеюсь, что Оз так разозлится из-за доброты Аттикуса, что отошлет его подальше.
— Неплохой план, — засмеялся я.
Она надула губы.
— Да, но никто не поверит, что Аттикус может делать что-то хорошее. Он слишком злой.
— Это так, — согласился я с ней. — Почему ты все равно пытаешься его отослать?
Ее большие глаза снова расширились, став водянистыми от страха. Я хотел притянуть ее к себе и обнять. Я хотел запереть нас в этой комнате, пока она снова не почувствует себя в безопасности, пока не поймет, что я сделаю все, чтобы защитить ее.
— Чтобы Аттикус не убил меня, — прошептала она. Она посмотрела на дверь, на меня, а затем снова на дверь. — Он замышляет мою смерть. Я это знаю.
— С чего ты это взяла?
— Потому что… — она махнула рукой в сторону моей шеи, где на серебряной цепочке висел ключ. — Из-за того, что произошло на складе. Он собирается отомстить мне. Я это знаю.
Я покачал головой.
— Он не сможет, — пообещал я. — Теперь ты часть братвы. Ты в безопасности. Он даже пальцем тебя не тронет.
Ее губы сжались в ту же прямую линию.
— Я еще не в братве.
То же самое сказал ее отец. Беспокойство и разочарование смешались у меня в животе.
— С таким же успехом ты могла бы быть в ней, — сказал я, не зная, было ли это утешением или ужасом. — У тебя просто еще нет татуировки.
Ее взгляд упал на мою грудь, где моя собственная татуировка была скрыта под футболкой.
— Я не хочу татуировку. Я не хочу вступать в братву.
Ее голос был искренним, прерывающимся от страха. Я шагнул ближе и прижал пальцы к ее губам, ненавидя то, что она говорила. Разве она не понимала, сколько было в этом хорошего? Сколько возможностей? Она была желанна Паханом, самой могущественной криминальной семьей в Вашингтоне. Они специально просили именно её. Они не допустят, чтобы с ней что-нибудь случилось. Она могла бы выбирать работу, которую хотела. У нее была бы полная защита. У нее было бы будущее, которое могло бы привести ее куда угодно, куда бы она ни захотела.
Но до тех пор, пока она не решит уйти из семьи. Очевидно.
— Слишком поздно думать об этом, — прошептал я ей, наклонив голову, чтобы встретиться с ней взглядом. Может, мне стоит поцеловать ее еще раз? Может быть, это помогло бы ей почувствовать себя лучше.
Она ахнула, схватив мои руки своими, отрывая одну от своих губ.
— У тебя руки ледяные! — Она обернула свои ладони вокруг моих и прижала их к своей груди.
Тепло. Замечательное. Идеальное. Я закрыл глаза от этого ощущения и позволил полному блаженству момента захлестнуть меня.
Кто-нибудь когда-нибудь прикасался ко мне так нежно? Заботило ли кого-нибудь раньше, что у меня холодные руки? Или что мне было холодно? Или что я замерз практически до смерти?
Ответы на эти вопросы причиняли мне боль настолько сильную, что я шагнул еще ближе к Кэролайн, наслаждаясь ее признанием и заботой, дорожа тем, как бережно она ко мне прикасалась.
— Теперь они чувствуют себя лучше, — пробормотал я.
Она снова посмотрела на меня, ища что-то своими проницательными карими глазами.
— Я боюсь, — призналась она. — Я боюсь вступать в братву.