— Ты можешь, — возразила я. — И ты такой. Ты это выдумываешь. — Я посмотрела на Гаса, надеясь на подтверждение того, что его брат лжет, как и всегда. Но он смотрел в землю. Он не хотел встречаться со мной взглядом. — Гас, скажи ему, что он лжец.
— Давай, Каро, — вместо этого сказал Гас. — Мы должны возвращаться.
Я снова посмотрела на Аттикуса, снова ненавидя его. Ненавидя его лицо и то, что он сделал с Джульеттой. Я ненавидела то, как он держал моего отца связанным, как заключенного. И я ненавидела слова, которые он произносил. Я ненавидела все и хотела, чтобы это прекратилось.
— Ложь! — прорычала я на него. — Это все ложь.
Жалость. Он посмотрел на меня с жалостью. И это стало самой последней каплей. Я развернулась и протолкалась сквозь людей Аттикуса, остановившись, чтобы поцеловать отца в щеку.
— Я собираюсь вытащить тебя из этого, — сказала я ему.
— Я могу позаботиться о себе, милая Кэролайн. Тебе не нужно беспокоиться обо мне.
Это было неправдой. Я никогда не должна была переставать беспокоиться о нем и бросать. Святой ад, что я наделала?
Нет, настоящий вопрос был в том, что сделал Сойер?
— Это скоро закончится, папа. — Я положила руку ему на щеку и наблюдала, как он расслабился. Мое сердце болезненно сжалось, и все мое тело задрожало от волнения.
Мне нужно было убираться отсюда. Мне нужно было вспомнить, как дышать. Мне нужно было разобраться в этом беспорядке и найти правду.
Мы все были лжецами. Все мы.
Даже Аттикус.
Может быть, особенно Аттикус.
За исключением того, что там было слишком много точных деталей.
— Готова? — тихо спросил Кейдж.
— Нет, — честно сказала я ему.
— Мы все равно должны уйти.
Я наконец кивнула, позволяя ему вывести меня из переулка. Было чертовски больно оставлять там моего отца. Мне хотелось верить, что Аттикус держал его только в качестве залога, но кто на самом деле знал… Если бы мой отец потерял руки из-за этой дурацкой игры, я бы никогда себе этого не простила.
Кейдж поймал такси и усадил меня на заднее сиденье. Гас последовал за мной, в то время как Кейдж занял место впереди.
Этот день вымотал меня, вымотал так сильно, что я не была уверена, смогу ли когда-нибудь восстановиться. Между ФБР и встречей лицом к лицу с Аттикусом, а затем, наконец, с моим отцом, не говоря уже о надвигающейся задаче очистить имя Волковых, я хотела проспать следующие три года.
— Ты в порядке? — тихо спросил Гас, напомнив мне об источнике моего истинного кризиса.
Сойер подставил меня. Много лет назад та роковая ночь была подстроена заранее. Я почувствовала тошноту в животе, уверенная, что меня сейчас вырвет.
— Нет, — икнула я, рыдания захлестнули меня, как внезапный потоп.
— Он тоже был ребенком, — тихо сказал Гас. — У него было испорченное детство…. Он не знал, как сильно ты ненавидишь братву...
— Замолчи, — прошептала я. — Пожалуйста, замолчи.
— Каро...
Я отвернулась от Гаса, уставившись в окно. Я даже не знала, что делать с этой информацией, как разложить ее по полочкам или убрать подальше.
Сойер был причиной всего.
Я повторяла это снова и снова в своей голове. Сойер был причиной всего.
Час назад это предложение означало бы нечто совершенно иное — любовь, благодарность, боль надежды и обещание.
Теперь это означало что-то зловещее, что-то разрушительное. Сойер был причиной всего. Он вел меня, как овцу на бойню, как слепую мышь в ловушку. Я попалась на его уловку, даже не осознавая, что это была одна из них.
Меня, искусного лжеца, одурачили.
Боже, я была такой идиоткой. И более того, моя душа ранена ядом правды.
Вот почему я была хорошим лжецом — потому что правда причиняла слишком сильную боль. Ложь была мягкой и нежной и предназначалась для того, чтобы нянчиться. Правда резала, как нож, обнажая каждую уродливую реальность.
Я хотела вернуть свою ложь.
Я хотела свое притворство.
— Он любит тебя, — настаивал Гас.
— Нет, — прошипела я в ответ. — Любовь — это ложь. Контроль — это истина.
Глава 21
Такси высадило нас у квартиры Сойера, и если бы не Джульетта внутри, я бы не вышла. Я бы осталась и уехала.
Навсегда.
Я бы не остановилась.
Но самой жестокой шуткой из всех было то, что моя дочь хотела быть со своим отцом — лжецом из всех лжецов.
Кейдж и Гас обошли меня стороной, как только стало ясно, что я не собираюсь вступать с ними в перепалку, особенно когда они попытались заступиться за Сойера.
Меня так тошнило от их оправданий. Ему каким-то образом удалось промыть мозги им обоим. Я понимала, почему Гас так себя вел, его преданность ушла корнями в прошлое. Но Кейдж был новичком в этом мире, новым для нас. Он должен был все понять.
— А ты почему настаиваешь на этом? — потребовала я по дороге обратно. — Почему ты заступаешься за него? Разве ты не понимаешь, что он сделал?
— Мужчины совершают безумные поступки, когда дело доходит до защиты своих женщин, Кэролайн. Ты должна понимать, что он не думал, что заманивает тебя в ловушку, он думал, что спасает тебя.
— Чушь собачья, — прорычала я, а затем отказалась разговаривать с ним до конца поездки на такси.
Напряжение в лифте было настолько ощутимым, что я почувствовала, как оно пробежало по моей коже. Последние десять минут Гас безостановочно писал сообщения, и не нужно было быть гением, чтобы понять, что он предупреждал Сойера.
Хотя я не знала, какая польза будет от его предупреждения.
Не было ничего, что могло бы остановить этот разговор. Ничего, что могло бы успокоить меня или унять этот гнев.
Вся моя жизнь была определена той ночью — той единственной ночью. Я была тем человеком, кем была сегодня, потому что меня обманом заставили присоединиться к мафии. У меня отняли выбор. У меня украли мое будущее. Моя свободная воля была передана в дар трем самым злым людям в этом мире.
И все это было из-за Сойера, человека, которому я должна была доверять больше всех остальных.
Ирония заключалась в том, что все произошло таким образом, потому что Волков хотел заполучить мои таланты вора. Они заставили Сойера обманом привлечь меня к себе на службу, чтобы они могли владеть моими навыками.
И все же у них уже был самый хитрый, искусный вор из всех, вор, с которым даже я не могла соперничать.
Во-первых, он украл мою жизнь.
И мое будущее.
И мою мораль во всех злых поступках, которые я была вынуждена совершать.
Потом он украл мое сердце.
Он сел в тюрьму и украл мое счастье.
И теперь он украл все, что осталось. Мою надежду, мое будущее и взгляд на мир.
Но на этот раз он не просто украл у меня. Он также забрал и у Джульетты.
И я никогда не прощу ему этого.
Он ждал, когда двери лифта откроются на его этаже. Выражение его лица было напряженным, суровым, но все равно загадочным.
— Джульетта спит, — сказал он тихим голосом.
— Тогда я позову ее, — сказала я, протискиваясь мимо него в его квартиру. — Мы уходим.
— Ты не можешь уйти, — утверждал он, как будто я знала, что он это сделает. — Сейчас середина ночи.
Я развернулась и посмотрела на него, все мое тело вибрировало от ярости.
— Не указывай мне, что делать. Не смей указывать мне, что делать!
— Шестерка...
— Замолчи! — крикнула я, не в силах сдержать свой голос или эмоции. — Ты не можешь указывать мне, что делать. Больше нет.
Его взгляд потемнел, все его тело поднялось навстречу этому вызову.
— Значит, ты ему веришь? Аттикусу из всех людей?
— Скажи мне, что это ложь. Скажи мне, что ты не заманивал меня в братву обманом. Скажи мне, что ты не имеешь к этому никакого отношения. Ожерелье, склад, Пахан... все это.
Его челюсть дернулась, но он не пытался ничего отрицать.
— Ты не знал меня! — воскликнула я, ненавидя проливающиеся слезы, слабость, которую я не могла остановить. — Ты не имел права делать то, что ты сделал.