Тви'лек выставляет вперед подбородок. Взгляд его полон страха, но в нем есть и кое-что еще — то, что Синджир видел в глазах тех, кого он мучил и пытал, тех, кто считал, будто их не сломить: отвага.
Отвага. Какая глупость.
— Ваше время вышло, — дрожащим голосом рычит тви'лек. — С Империей покончено. Ей на смену идет Новая Республика, и…
Неряшливый офицер резко бьет в горло тви'лека. Хвостоголовый хрипит, хватаясь за шею. Второй, подтянутый, кладет руку на плечо Синджира. Суть предупреждения ясна: «Только дернись — и разделишь судьбу своего дружка».
Из-за стойки раздается ворчание Пока, который показывает на табличку у себя над головой. На ней надпись на общегалактическом:
ИМПЕРЦАМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН.
Именно из-за этой надписи Синджир сидит здесь день и ночь всю последнюю неделю. Во-первых, никто из имперцев сюда не зайдет, а значит, никто его не узнает. А во-вторых, ему просто нравится ирония.
Неряха ухмыляется, глядя на мон-каламари:
— Времена меняются, кальмаробородый. Придется тебе сменить табличку. — Он резко кивает штурмовикам, и оба шагают вперед, подняв бластеры и нацелив их на Пока. — Мы намерены тут остаться.
С этими словами он вновь начинает молотить хвостоголового.
Тви'лек всхлипывает от боли.
Синджир явно на такое не рассчитывал. Он решает просто встать и уйти, и пусть будет что будет. К чему лишние проблемы? Зачем отсвечивать на чьем-то радаре? Уйти и подыскать себе другой кабак.
Таково его решение.
Но, как ни странно, поступает он совсем иначе.
Синджир резко встает с места и, когда лоснящийся офицер пытается толкнуть его обратно на стул, хватает того за руку и быстрым движением загибает назад два пальца. Он давит все сильнее, пока не раздается треск…
Офицер кричит — как и должно быть. Синджир умеет причинять боль.
Естественно, среди компаньонов офицера возникает замешательство. Толстяк швыряет хвостоголового на пол и тянется к пистолету. Двое штурмовиков разворачиваются, направляя на внезапного противника винтовки…
Синджир пьян — или, вернее, выпивши. Но, к его удивлению, никакой проблемы это не составляет — будто теплая волна странного напитка смыла все мысли, весь дурацкий критический анализ, который мог бы заставить его помедлить, и движения его быстры и решительны, пусть и не слишком изящны.
Повернувшись к продолжающему вопить прилизанному офицеру, поднимает его руку, словно рычаг кореллианского «однорукого контрабандиста», а свободной ладонью выхватывает из его кобуры пистолет.
Неряха уже стреляет из бластера. Оружие Синджира (вернее, прилизанного), искрясь, вылетает из его пальцев. Проклятье.
Синджир переходит к более радикальным действиям. Он разворачивает щеголеватого офицера навстречу выстрелам — лазеры прожигают дыры в его груди, и тот, вскрикнув, обмякает. Затем резким ударом ноги он швыряет безвольное тело в сторону штурмовиков, заставая их врасплох.
Оба опрокидываются на спину, с грохотом врезаясь в столы.
Пузатый офицер кричит и снова поднимает пистолет…
Синджир ударяет его снизу по запястью. Пистолет взмывает вверх, стреляя в потолок и осыпая их пылью. Он бьет ногой в голень, колено, бедро. Грузное тело имперца оседает, словно стол со сломанной ножкой, но Синджир не дает ему упасть, держа за запястье и нанося свободной рукой удары по уязвимым местам. Нос. Глаз. Горло. Живот. Затем он засовывает пальцы в ноздри неряхи и тянет его вниз, заставляя лечь на пол. Тот судорожно всхлипывает, пуская кровавые пузыри.
Со штурмовиками еще не покончено.
Неуклюже поднявшись на ноги, они вновь нацеливают бластеры…
Неожиданно кто-то возникает рядом со штурмовиком справа и с размаху бьет его снизу стулом. Стул попадает прямо под белый шлем солдата, сворачивая его вбок. Штурмовик пошатывается, размахивая руками, и тут в шлем второго ударяет бутылка, брошенная механической рукой мон-каламари за стойкой.
На всякий случай Синджир выворачивает неряхе запястье, забирая у него пистолет, затем делает два выстрела, прямо в центр каждого из шлемов.
Штурмовики падают. На этот раз им уже не суждено подняться.
Наклонившись над толстяком, Синджир снова хватает его за нос и выкручивает.
— Нос обладает интересным свойством, — говорит он. — Так уж вышло, что он связан со всеми нервными окончаниями лица. Именно благодаря этой мясистой выпуклости — если честно, твоя больше похожа на свиной пятак — твоя голова сейчас полна соплей, а глаза — слез.
— Ах ты, повстанческая погань, — хрипит офицер.