Я выбираюсь за территорию дома и запинаюсь, падаю на колени и нахожу себя в том же состоянии, что и тогда. У меня есть ноги, я знаю, куда идти, у меня есть телефон, я могу попросить помощи, но почему-то не шевелюсь. Мокрый снег будто поглощает в себя, засасывает руки и ноги. Казалось, ещё немного и он поглотит меня целиком, но этого не происходило. Я стоял на коленях, с руками в снегу, и никуда не девался. Никто меня не преследовал, ни от кого не надо бежать и умолять о помощи тоже.
Я поднял голову, и у меня потекло из носа.
Я умылся снегом и сделал вдох.
Нужно идти. Но куда?
Я не чувствовал, что мне нужно возвращаться в город, хотя, смотря на происходящее, и так ясно, что нужно, но что-то не даёт. Что-то – дом позади меня, ощущения, которые кажутся реальными, и этот евнух, который не отпускает.
Я открыл карту на телефоне и посмотрел, как дойти до реки.
Нигде не было протоптанной дороги, и я шёл по рыхлому снегу, отдавая последние силы.
Река не замёрзла, продолжала течь как летом. Её ничто не замедляло. Противоположный берег мелькал белой полосой, но и без карты ясно, что просто так до него не добраться. Так просто эту реку не перейти. И пусть вытянутая рука будто бы дотягивается до него, может ухватить, но это лишь иллюзия. Мне не добраться до него, не дойти, не переплыть.
Мне и не нужно этого делать.
Не нужно, говорил я себе, но что-то неумолимо затягивает. Туда, куда ушёл Яков.
У меня задёргалось правое веко.
Зачем мне туда идти? Зачем мне идти за ним? Зачем мне нужно то место, где он умер? Я уже был на его могиле, я знаю, что он находится под землёй, его захоронили, потому что он сдох от кровоизлияния в мозг, пусть он и был жив достаточно, чтобы последовать меня, убить человека, а потом сплавиться по этой речке до другого берега и найти там какую-то лачугу, чтобы сдохнуть. Даже если я окажусь там, то что с того? Что там будет, чего не знаю я? Все возможные следы уже пропали. Да и если не пропали, что дальше?
Зачем мне туда?
Я упал на колени.
Холод бил не только по зубам, он врезался в тело и проходил меня насквозь.
Это потому, что я вижу его? Потому что он снова со мной? Потому что теперь сумасшедший – я?
Эта мысль выбивает слёзы.
Конечно, то, что происходит со мной, – это ненормально, и мне надо обратиться за помощью, я знаю, надо. Как теперь по-другому?
Но сама мысль, что я схожу с ума снова и снова из-за него, была самой мучительной. Будто я становлюсь им. Будто мне нужно быть как он, и поэтому нужно идти по его следам.
Я сжимаю снег.
Даже если я не в порядке, даже если я продолжу слышать и чувствовать его, я никогда не стану им. Я не буду никого похищать и удерживать, не буду отрубать ноги только потому, что человек захочет уйти, я никого не буду держать, никто из-за меня не будет страдать так, как я страдал из-за него.
Слёзы уже бежали по лицу, а меня пережимало от каждого всхлипа. Хотелось выть во всё горло, кричать, пока не кончится воздух, хотелось, чтобы всё это снова закончилось.
И когда я начал, слёз стало больше. Меня трясло всем телом, и легче мне не становилось, а Яков обнимал сверху и повторял свои тупые слова.
«Ну-ну, всё хорошо. Не плачь. Тише, тише»
Хотелось встать и войти в воду.
========== 9. ==========
С берега ушёл опустошённым. Со слезами вышло не только плохое, но и возможность что-то испытывать.
Я устал.
Вернулся домой и проспал весь день. На следующий поехал в универ, там получил словесную взбучку от преподавателей и старосты. Я слишком долго не выходил на связь, а справки по болезни у меня нет. Я даже не старался что-то придумать. Я не мог думать ни о чём, кроме дома, в котором меня удерживал Яков, и о реке, через которую он перешёл. Эти два места пленяли настолько, что на паре я никак не мог разобрать слова преподавателя, будто он говорил на не русском.
Состояние нерабочее, но я делал всё, что мог.
Некоторые одногруппники, не спрашивая, понимали, что сам я навряд ли управлюсь, и из сочувствия отдавали свои конспекты и выполненные задания, чтобы я подогнал их под себя и сдал. Оказывается, я был на хорошем счету у группы, и это меня обрадовало.
Несколько дней я был занят долгами, и пусть Яков никуда не девался, я был достаточно вымотан, чтобы не акцентировать на нём внимание. Он был как надоедливый звук, к которому со временем привыкаешь и после не замечаешь. Жаль, что, когда мне становилось лучше, я реагировал острее – было время, и я отвлекался на него, были силы, и они изливались на то, чтобы оттолкнуть его, были чувства, и они терзали меня.
Я уже решил, что после сессии схожу к психологу, тогда у меня будет больше сил и времени на эту проблему, тогда ничего не будет отвлекать и мало-по-малому всё вернётся к норме, больше ничего не повлияет на меня, учёбу и отношения с людьми.
Я придерживался таких мыслей, но в какой-то момент страстно желал всё бросить. И тогда я словно не руководил своими действиями, был захвачен инородной идеей, а тело без промедления и сомнения вызывалось исполнить её. Так я снова оказался перед домом Якова.
Я проверил каждую комнату, вздёрнул каждой мешок и убедился, что ни людей, ни животных, ничьих трупов здесь нет. Это успокоило, но затем тревога снова заполнила тело. Я смотрел на зажигалку в руках и думал, что не могу так поступить. Но потом спрашивал себя, почему не могу? На самом деле, могу и меня ничего не останавливает.
В каждой комнате я поджёг как можно больше картонок и ткани, надеясь, что огонь не распространится быстро и я не пострадаю, но, когда я вышел и наблюдал, как из дома медленно валит дым, я думал, что огонь разгорается слишком медленно.
По-хорошему, мне нужно было уходить, чтобы не быть пойманным, на всякий случай, не быть замеченным, если в этой глуши кто-то может появиться и обратить на меня внимание, но я стоял. Стоял и ждал, когда пламя покажет себя из каждого окна и дом будет полыхать оранжевым и жёлтым. И я думал, что в это пламя, как и в речку, хочу окунуться. Хочу быть поглощённым и съеденным заживо.
Я хотел, но хотел только на словах, воли и мозгов хватало, чтобы оставаться на месте и только наблюдать, но желанием, казалось, почти невозможно управлять. Но я мог, мог хоть в какой-то мере взять этот импульс под контроль и быть в стороне.
Изнутри дом был освещён, и это последний раз, когда я вижу его.
***
Когда огонь вырвался наружу, я ушёл. Не заказывал такси сразу, отошёл на приличное расстояние, в противоположную сторону, чтобы как можно меньше быть привязанным к месту. Я не верил, что могло получиться, но, когда таксист заговорил, я первым обратил внимание на дым и спросил, не видел ли он чего, пока ехал. Он только предположил, что, возможно, кто-то что-то топит или кто-то не уследил за огнём, но по его тону было понятно, что он не видел ничего конкретного и ничего конкретного не предпринимал.
Сегодня мне ещё нужно было дойти до врача, но прежде, чем я осознал, что нужно было ехать к нему, я оказался в магазине стройматериалов перед лопатами.
Даже думать не пришлось, зачем мне могла понадобиться лопата.
***
Ночью впервые за долгое время спал как убитый, а с утра был искренне поражён тому, что ничего не чувствую: никаких прикосновений, никакого преследования, никаких взглядов и голоса.
Я обрадовался, даже соскочил с кровати от неожиданности и зацепил лопату. Она стояла рядом, потому что я чуть не потащил её в кровать. Сам не понимаю, она не особо похожа на мягкую игрушку, которую можно обнимать во время сна, но некоторые мысли так и не поддавались расшифровке.