Несмотря на все старания, в тот вечер у меня не встал.
И я, и Арина списали это на отсутствие настроя, но подспудно я ощущал, что дело не в нём. Не только в нём.
Мы попробовали ещё несколько раз. Я был в нужном настроении, нам ничего не мешало, я чувствовал, что готов, но, когда Арина перенимала лидерство, я остывал и никак не мог вернуться к прежнему состоянию. Её это, кажется, трогало больше моего. Словно дело не во мне, а в ней, словно она недостаточно привлекательная и сексуальная. Я пытался донести до неё, что это не так, но мои слова ничего не значили на фоне её убеждений.
Затем мы расстались. Арина сказала, что я хороший парень, но, видимо, не для таких вещей. «Такие вещи» оказались настолько размытым понятием, что никак не задели, как могли бы. Сбили с толку другие слова:
— Ты выглядел, ну, как будто… испуганным.
Но я ни разу не ощутил себя испуганным.
========== 5. ==========
Я хотел, чтобы ситуация с Ариной объяснялась моим настроем и, быть может, слишком напористым для меня характером. Чтобы проверить эту вполне логичную причину, мне нужно было встретить девушку с более мягким характером, но после того, как мы расстались, я не хотел сразу лезть в отношения, поэтому взял бессрочный перерыв.
Проводил, как раньше, время с Толей, Саней и Верой, иногда выбирался с одногруппниками и одноклассниками или знакомился с кем-нибудь в универе. Иногда я принимал участие в общественной деятельности, хоть и без былого энтузиазма. Родители не вмешивались и не появлялись слишком часто, приглашали к себе в гости, и раз в месяц я приходил – этого было достаточно нам всем: родители убеждались, что со мной всё в порядке, а я видел их семьи и думал, что теперь ничего не обязывает меня быть с ними.
Второй семестр я закрыл без проблем, некоторые преподаватели шутили о том, как я вёл себя в начале, кто-то из группы поддерживал их шутки смехом, я дежурно улыбался и думал, что они не стоят критики. В этом плане контроль улучшился, я не бросался на людей сразу, в первую очередь думал, как они ведут себя, а потом решал, стоит оно того или нет.
Летом и мать, и отец звали с собой отдыхать. Обосновывали приглашения тем, что я, должно быть, устал, мне, как и им, следует расслабиться где-то за пределами города, например, на море или в каком-нибудь туристическом центре. Предложения были соблазнительным, но я отказался, хотел провести лето тем образом, который считаю наиболее подходящим для себя. Я даже не забыл сказать «спасибо» за беспокойство обо мне.
Сейчас это давалось сравнительно легче. Я толком и не злился. Мне дышать стало спокойнее, когда я увидел Соню и смог сказать ей что-то типа: «Надо же, как ты выросла», без ощутимого презрения к ней.
Летом я и Толя много ездили на велосипедах. Чаще всего так добирались до дачи его отца и там уже купались в речке неподалёку. Иногда собирались с Саней и Верой и устраивали киновечера: вешали на стену белую простынь, ставили Верин проектор и смотрели фильмы ночи напролёт. Как правило, нас хватало только на два с половиной фильма, а потом мы отрубались.
Как-то собрались с друзьями Веры из её университета, и так я познакомился с Таей. У неё были очаровательные длинные чёрные волосы, и, пока мы не познакомились, я смотрел на них, не думая, что делаю.
— Может, тебе на память локон оставить? — предложила она.
Отношения с ней развивались медленнее, чем я представлял себе. Возможно, откликался опыт с Ариной, возможно, с Таей мы действительно намного дольше топтались на месте, чем это казалось Арине. Я первым взял её за руку, первым поцеловал, первый трогал шею, талию, и я боялся переборщить, но Тая сказала, что, если будет против, я это замечу.
Я надеялся, что её знаком будет слово.
Прошёл ещё месяц прежде, чем Тая сама начала трогать меня, и, когда она взяла за руку, я ощутил неприятную дрожь. Связал это с тем, что не ожидал, но так было в течение нескольких раз, особенно если Тая первой проявляла инициативу: целовала неожиданно в шею или забиралась рукой под футболку. Постепенно я к этому привык, но она видела, как что-то во мне меняется, и спрашивала, в чём дело, а я не мог ответить внятно, и полностью губил атмосферу. Но полностью я загубил её, как и с Ариной, во время секса. Во время попытки подобраться к нему.
Это опять было связано с одеждой и с тем, что, как мне показалось, Тая попыталась её снять.
Тогда я ощутил тот страх, о котором говорила Арина. Тогда я понял, что, если инициатива не в моих руках, то настрой убивается напрочь. Но ещё до меня дошло, что все проблемы идут от прикосновений.
После этого я как-то спешно, некрасиво расстался с Таей, сказал, что, похоже, у меня проблемы и дело во мне. Звучало паршиво. Тая ничего не сказала, только покивала, согласившись с моим решением. Тогда мне хотелось узнать, что она сама думает, но, если она не говорила, то, скорее всего, считала, что не надо.
Некоторое время я был будто не в себе. Плохо спал, не понимал, что происходит со мной. Таких проблем с мастурбацией не возникало, я настраивался без проблем, и я не думал, что дело действительно в Арине или Тае, они привлекали меня, я это чувствовал, но что-то стеной стояло между нами. Что-то, что было во мне.
И, как назло, чтобы ещё больше понервировать, я начал реагировать на каждое рукопожатие с парнем в группе. Не мог достаточно сжать пальцы, после прикосновения почему-то возникала дрожь, а если меня трогали без предупреждения, например, коснувшись сзади на паре, я вскакивал, как буйнопомешанный, и всё, что ощущал, – это быстрые удары сердца.
Я никому не мог объяснить, что со мной происходит, я даже себе не мог этого объяснить, просто чувствовал, что каждый день становится тяжелее предыдущего, что мне намного легче, когда никто не трогает меня и я никого не касаюсь, но, что было хуже, я чувствовал тревогу дома, когда был совершенно один. Никто не мог меня без разрешения тронуть, никого, кроме меня, в общем-то и не было, но меня не оставляло чувство, словно кто-то есть. Кто-то наблюдает за мной, кто-то, кого не увидеть и кого не коснуться.
Из-за этого было трудно сконцентрироваться на материале, я не запоминал ничего из того, что прочитал, и ничего не мог записать. Это состояние истощало. Я просидел до ночи, но так и не пришёл в себя. Чтобы успокоиться, прошёлся по квартире.
Конечно, никого не было ни в коридоре, ни в туалете, ни в ванной, ни на кухне. В моей комнате тоже. Это очевидно. Никого быть не могло.
Перед сном я выпил чай с мёдом и удивился, когда почувствовал холод.
Наверное, оставил окно на защёлке.
Я расправил шторы и увидел, что окно закрыто, и тогда что-то коснулось моего плеча.
Я дёрнулся, махнул рукой и схватил штору.
Это была она…
Я глубоко вдохнул и выдохнул, прижимаясь лбом к холодному стеклу. Пульс отдавал в ушах. Я проверил, плотно ли закрыто окно. Ниоткуда не дуло. Из-за испуга мне стало жарко, но ощущение, будто откуда-то сквозит, осталось.
Я проверил окно на кухне и входную дверь. Всё было в порядке.
Всё, кроме меня.
— Ну уж нет, — сказал я сам себе.
Этого быть не может.
Почему я чувствую себя так же, как тогда… когда Яков подбрасывал мне пакеты и следил за мной? Он же умер, его больше нет, он никак не может достать меня, но я… я всё равно чувствую страх вперемешку с жаром и холодом. Страх, который разрастается от бурной активности мозга, а не от конкретного раздражителя, холод, который не вокруг, а который растёт изнутри меня, и жар, который обволакивает снаружи.