— А ты выдай его, как военного преступника. Ноту я тебе напишу. Компромата у нас на него хватит на четыре рип–камеры. А я тебе уступлю за это что–нибудь мелкое. Хочешь, отдам под трибунал Пештока?
Лендслер отрицательно качнул головой.
— Освобожу дорогу на скопление Пьюмела?
— Не слишком жирно?
— Ну так мерзавец этот через месяц–другой сбежит.
— Разгон займет минут 40, — сказал лендслер. — И плюс стыковка с госпиталем.
— Через 40 минут нота Грегора будет у тебя на руках. Абэ, Колин. Да, чтобы ты был в курсе — Энсель больше всего мечтал именно о твоей голове!
Я улыбнулся, вспоминая, как выхаживал меня Домато. Поил с ложечки и охранял от химер. Куда бы я не выплывал из бреда, везде находил его водянистые глаза и длинную унылую физиономию. Верно, дух мой утомился блуждать, и лодка, в которой он плыл по реке смерти, просто не смогла найти берега, где бы не маячило лицо доктора.
И воспаление прекратилось. Мне объяснили потом, что в имперском госпитале программу лечения выстроили неправильно, пытались подавить иммунитет, чтобы качественнее прооперировать, но это был не привычный им иммунитет, а тот зверский коктейль, который достался мне от эйнитов и алайцев. И началось отторжение организмом собственных клеток. Последствия я видел и сейчас: в тех местах на теле, где были язвы — остались глубокие шрамы. Их стимулировали и заращивали, но это была уже простая работа. Я быстро шёл на поправку, удивляясь этим жутким ямам по всему телу и слабости.
Когда меня неделю назад доставили на Кьясну — я даже не мог встать. Дара к лечению подошла весьма экстравагантно. Сначала высказала всё, что думает по поводу тупоголовых идиотов, которые наделают детей, а сами бросаются топиться. А потом положила мне на живот малую.
Мы оба обалдели — и я, и Пуговица.
Она растопырила глазёнки и от изумления описалась.
Я, кажется, как–то сдержался.
Выдача моей персоны окончательно испортила репутацию Колина в среднем армейском звене. Там полагали, что нас с ним связывают более–менее дружеские отношения. Но Колин, не моргнув глазом, «продал» меня экзотианцам, чем вызвал бурю в стакане воды: ведь среднее звено ничего не решало в армаде.
Я фыркнул. Вчера я уже был в состоянии просмотреть, что про всё это пишут.
По версии экзотианских писак — на Тэрре случилась техногенная катастрофа, вызванная взрывом в лаборатории, где производили порошок живых кристаллов. В наши новостные линии — вообще почти ничего не попало.
— Но как вы успели потом стартовать? — спросил я. Этого я сам не мог взять в толк. Экзотианские корабли должны были появиться минут через 5–10 после остановки купола. — Что–то ещё случилось непредвиденное?
Дьюп пожал плечами.
— Там не было ничего сложного. Просто не следовало торопиться. Мы выждали по максимуму и дали себя заметить только тогда, когда по моим расчетам из зоны Мэтью должны были выйти наши, якобы «спасательные» корабли. Расчет и немного везения, ничего больше.
Что это было за везение я узнал потом от Роса.
Оно было весьма наглое и дерзкое, это везение. Даже, как я понял, бессовестное.
Обе наши шлюпки в лоб пошли на экзотианский резерв. Там засуетились и заподозрили подвох: не каждый брандер можно, например, расстреливать с такого маленького расстояния.
А пока капитаны потели, размышляя, что предпринять, из прокола вышли шесть наших кораблей. Шлюпки метнулись к ним и, благодаря некоторому замешательству с обеих сторон, успели развить скорость и юркнуть в зону Метью.
Экзотианцы тем временем запросили имперцев: ваши мол? Те сделали большие глаза: а разве не ваши?
Командующему, видимо, не хотелось, чтобы нас опознали. Не важно — свои или чужие.
Дьюп снова посмотрел в окно.
— Ты кого–то ждёшь? — спросил я.
— Пожалуй, — согласился он. — Только не все разговоры тебе пока полезны. Твоё дело — побольше спать.
Я закрыл глаза. То, что смерть от избытка информации мне не грозит совершенно — было ясно как божий день. Но скажи, ожидание какой встречи могло заставить моего невозмутимого друга три раза подряд посмотреть в окно?
История сорок четвертая. «Коварные маски сна»
Приснилось ли мне что, или разбудил какой–то случайный звук, но я проснулся, и заснуть больше не мог.
В комнате было не очень темно — за окном висела голубоватая луна Кьясны. Казалось, всё вокруг спит, но я кожей ощущал, что не всё!
Встал, как–то оделся, не зажигая имеющегося на такой вот крайний случай электричества, вышел в тишину сонного двора.