Тот нахмурился едва заметно, но Локьё было достаточно. Он видел, что Колин понимает его без слов. И ждал.
— Я не могу тебе советовать, — разжал губы лендслер. — Единственное, что скажу, если бы мне отец дал время перебеситься, может, всё сложилось бы по-другому. Мой отец не умел прощать ни юношеской глупости, ни такого же сорта высокомерия. Его просто так воспитали, как я сейчас понимаю.
Локьё коротко кивнул и повернулся в профиль. Совсем отворачиваться было бы невежливо.
Они ещё помолчали.
Эрцог вздохнул, и тупая игла вдруг ушла у него из груди. Как вообще-то легко наплевать на этикет, если тебе действительно этого хочется.
Разговора с Рико не слышал никто. И только его дело — простить или не прощать. Или просто дать мальчишке время подумать.
В конце концов, ещё никто из ледяных аристократов не впускал в себя дух зверя. Значит, только отцу теперь и решать, какое поведение приемлемо для наследника.
Локьё снова повернулся к экрану.
— Благодарю, что нашёл слова… — сказал он тихо. — Времена изменились… У сегодняшних — вкус другой крови.
Лендслер кивнул.
Локьё приподнял углы губ в вежливой улыбке:
— Ну, а как там поживает наш?.. — начал эрцог. И осекся. И без того чёрные глаза лендслера показались ему окнами в непроглядный мрак.
— Что? — спросил он. — Всё так плохо? Ну, так вези его ко мне!
Лендслер покачал головой:
— Он в главном госпитале. Мне нужен серьёзный предлог, чтобы забрать его оттуда.
Эрцог задумался и вдруг усмехнулся хищно, почти оскалился.
— А ты выдай его, как военного преступника. Ноту я тебе напишу. Компромата у нас на него хватит на четыре рип-камеры и одну гильотину. А я тебе уступлю за это что-нибудь мелкое. Хочешь, отдам под трибунал Пештока?
Лендслер отрицательно качнул головой.
— Освобожу дорогу на скопление Пьюмела?
— Не слишком жирно?
— Ну, так я ж только до тех пор, пока этот мерзавец не сбежит.
— Разгон займет минут 40, — сказал лендслер. — И плюс стыковка с госпиталем.
— Через 40 минут нота Грегора будет у тебя на руках. Абэ, Колин. Да, чтобы ты был в курсе — Энсель больше всего мечтал именно о твоей голове.
«Леденящий» — Кьясна, община эйнитов
Из отчёта импл-капитана Пайела
Домато выхаживал меня сам. Поил с ложечки и охранял от химер. Куда бы я ни выплывал из бреда, везде находил его водянистые глаза и длинную унылую физиономию.
Верно, дух мой утомился блуждать, и лодка, в которой он плыл по реке смерти, просто не смогла найти берега, где бы не маячило недовольное лицо доктора.
И воспаление прекратилось.
Мне объяснили потом, что в имперском госпитале программу лечения выстроили неправильно, пытались подавить иммунитет, чтобы качественнее прооперировать, но это был не привычный нашим медикам иммунитет, а тот зверский коктейль, который достался мне от эйнитов и алайцев.
Организм взбунтовался. Я умирал. Началось отторжение телом собственных клеток.
Последствия я видел и сейчас: в тех местах, где были язвы, остались глубокие шрамы. Их стимулировали и заращивали, но это была уже простая работа, и я быстро шёл на поправку, удивляясь этим жутким ямам по всему телу и слабости.
Домато сказал, что теперь мне больше нужна реабилитация, и Дьюп увез меня на Кьясну.
Когда меня привезли в эйнитскую общину — я еще не мог вставать. Но Айяна к лечению подошла весьма экстравагантно. Сначала высказала всё, что думает по поводу тупоголовых идиотов, которые наделают детей, а сами бросаются самоубиваться. А потом положила мне на живот малую.
Мы оба обалдели — и я, и Пуговица.
Она растопырила глазёнки и от изумления описалась. Я, кажется, как-то сдержался.
— Держи, — сказал Колин, протягивая мне спецбраслет.
Первым делом он завалился ко мне: уставший, пахнущий космосом.
Я подтянулся, чтобы лечь повыше, вздохнул и блаженно впился глазами в экран. Последние два-три дня мне стало значительно легче, и информационный голод был уже хуже боли.
— Сейчас, — сказал командующий. — Только поздороваюсь. И поговорим.
Я кивнул и начал листать газеты. Лежать без связи с миром было той ещё пыткой. Я до сих пор толком не знал, чем кончилась операция на Тэрре. В гостях у Домато был ещё полутрупом, а Айяна презирала внешнюю информацию.
«Есть линии эйи, — говорила она ехидно. — Читай. Всё, что важно, там отразилось».