— Параметры МОЕЙ нервной системы, господин генерал… — я открыл рот и параллельно распрямился внутренне. Воля взметнулась во мне петлёй, как удавка из сталекона. —…позволяют, наступив вам на одну ногу, выдернуть другую. Я не кабинетный работник, и мои средние данные можно оценить только в условиях, приближенных боевым. Мне продемонстрировать?
Подождал пару секунд, вежливо наклонив голову, словно действительно полагал такой эксперимент необходимым, и закончил, одновременно завершая ментальный «захлёст» собеседника:
— Уверяю вас, генерал, в боевой обстановке я гораздо спокойней, чем на пресс-конференции. А вы можете оценить, что я и сейчас не особенно нервничаю.
Приборы действительно фиксировали показания в «желтой» зоне. А когда я отпустил волю, цифры съехали ещё ниже.
Данный феномен я знал уже — волевая сфера стоит над нервной. Если сейчас начну «давить» на тех, кто в зале, то впаду в состояние расслабленное и умиротворенное. Это поначалу я боялся в себе таких всплесков, вот тогда детекторы, может, и показали бы что-то.
Я ещё раз улыбнулся на все зубы.
Мой собеседник молчал. Он бы ответил, по крайней мере, ему очень этого хотелось, да вот незадача — помешала хлынувшая носом кровь.
Локьё лениво перебирал синийские кристаллы, которые прислали с Тэрры спасатели. Он умело делал вид, что ничего не замечает.
Колин вообще повернулся к сидящим сзади офицерам и тихо заговорил с ними, по сути, прикрывая от моего неумышленного воздействия.
Я понял, что мои старшие товарищи вовсе не против, если я сорвусь. Тем более что офицеры Содружества были далеко не жертвенными телами с Агле. И вполне могли противостоять психическому насилию.
В лицо мне словно швырнули горсть снега, я поймал возмущённый взгляд поджарого человека в штатском. Судя по надписи над креслом, это был советник по спорным территориям, профессор философии Хакисам Глей.
— А детей из этих подвалов расстреляли вы, капитан? — спросил он с наивежливейшей улыбкой по-имперски. В экзотианском нет обращения «на вы».
Собеседник был не очень силён, но техничен. Сочетать вежливую интонацию и разрушающую волю — это требует школы и навыка.
Вопрос был откровенной провокацией. Спроси я сейчас, что профессор имеет в виду, он извинился бы за реплику не по теме. Но, апеллируя к регламенту, я продемонстрировал бы свою слабость.
— Расстрелял бы, — мой голос звучал так же спокойно. — Командир должен быть готов первым выполнять собственные приказы. — Но рад, что на этот раз не пришлось.
К сожалению для профессора, сказанное мною было правдой. Соври я, и автоматически раскрылся бы. Удерживать два параметра психической активности — куда ни шло, но три — это для меня пока слишком.
На миг аура профессора замерцала, резонируя, и воля его тоже ослабла на этот самый миг…
Я среагировал почти нечаянно. Противник был дестабилизирован, а чтобы сдержаться и не добить — тоже нужен опыт.
Воля выплеснулась сама, профессор хватанул бесполезного воздуха, посинел…
Маятник! Энергетический разбег наращивал амплитуду, и каждая клетка моего тела с восторгом отвечала его движению.
Это было дикое удовольствие — захватить общее «я» этого зала, смять, как лист пластика, переделать по-своему.
Эрцог ударил по столу ритуальным жезлом, выбивая меня из ритма. Я вздрогнул и выпустил жертву.
Убийство — это слишком. Но я просто не знал, что вот так можно убить!
— Прошу присутствующих тщательнее соблюдать протокол, — поморщился Локьё. — Я понимаю, что многим открывшиеся факты о беззаконии в лучшем из Домов, в доме Нарья, кажутся несовместимыми с реальной картиной мира. Но уверяю вас, господа, капитан Пайел не преувеличивает. Он, скорее, преуменьшает, согласно особенностям своей боевой подготовки. Да, господа, имперские военные стреляют в детей и в женщин. Но даже они не допускают бессмысленного и нелепого издевательства над пленными, в чём, надеюсь, убеждать никого не нужно? Не допускают пыток, запрещённых военной хартией. Пыток, которые оставляют вполне определённые следы и ничем иным при современных методах допроса, кроме намеренного издевательства, считаться не могут. Чувственная природа имперского офицера проста, — эрцог кивнул на меня.
Я, простой и беспомощный имперский парень, занимался в это время дыхательными упражнениями, и одновременно раскачивал горизонтальный «маятник», проводя эмоциональный «захват» эгрегора зала. Дабы убить всяческое пиканье и неподчинение моей воле всех, кто здесь сидел.