Утром Дерен проспал подъём. Дежурные его разбудить не сумели, а сумевший медик был так далеко послан тут же отрубившимся Дереном, что я застал у постели «больного» целую делегацию перед развёрнутым вирт-экраном.
Парни ржали и пытались перевести незнакомую, явно ругательную фразу. Тоже событие, ага.
К Дерену меня вызвал медик. Я разогнал «зрителей», долго смотрел на бледное лицо Вальтера, не понимая, что безопаснее: не трогать его или разбудить?
Попросил медика тихонечко подключить пилота к меддиагносту и действовать по показаниям. Вроде бы он действительно спал, может, переутомился?
Вышел из палатки — споткнулся о разъяренную эйнитку.
Дарайя продолжала возиться с нами. Ей нравилось.
Нравилось даже то, что мы постоянно спорили и не верили вещам простым и привычным для неё.
Она полагала, что мы совершенно не понимаем себя. Не знаем истоков чувств, потребностей, желаний, болезней. Не знаем, как работает организм, что и как он у нас просит. Проводящей это казалось забавным.
Разговор Эмора с собственным кишечником вообще вошёл в анналы, если это не очень смешно звучит.
В какое-то, не предвещавшее ничего плохого утро, Дарайя прочитала нам лекцию на тему, что с собственным организмом можно разговаривать.
Правда, к каждому органу нужен свой подход. С чем-то следует общаться в приказном порядке, с чем-то — вежливо.
Такой «разговор» требует определённых навыков, а легче всего неофитам удаётся диалог с кишечником.
Говорить с ним нужно, как с маленьким ребёнком: ласково, немного опережая события и безмерно восхищаясь содеянным.
— Это вот так, что ли? — спросил Эмор. И проиллюстрировал. — Ах ты мой чемпион по производству (…)! Какая замечательная куча! Я первый раз вижу, чтобы кто-то так быстро и хорошо произвёл столько высококачественного навоза. И в такие сжатые сроки! Тебе, наверное, положена мировая премия за скорость. Это же достижение месяца!
Говорил пилот очень эмоционально, не выпуская некоторых слов, которые я не дописываю сейчас.
Мы веселились — подерзить Дарайе хотелось многим.
И вдруг Эмор замолчал. Потом побледнел и хотел было сеть, но так оказалось ещё хуже.
Парень сморщился от смущения и, провожаемый дружным хохотом, поскакал к периметру, где виднелась вереница маленьких пластиковых домиков…
Погрузившись в воспоминания, я счастливо пропустил мимо ушей все претензии эйнитки, покивал ей сочувственно и уже хотел идти в свою палатку, когда Дарайя схватила меня за ухо!
Я отскочил. Растопырил ладони, пытаясь унять женщину, которая одним ухом не удовлетворилась и попыталась достать второе.
— Ты почему не слушаешь, когда я с тобой говорю!
— Я задумался!
— Ну, так раздумайся!
— Да что случилось-то⁈ — вот же Змерайя, что б её дакхи съело!
Сегодня Дарайя планировала возиться только с новичками. Когда на Грану пришлось вывозить и техников, нашлось ещё несколько «перспективных» на её взгляд ребят. Но они сильно отстали от основной группы, потому у старичков утро оказалось свободным.
И не надо так на меня смотреть!
— В чём дело-то? — повторил я с безопасного расстояния.
— Господин капитан! — из кухонной палатки выплыл лучезарный Гарман. — Там госпиталь грантсы разворачивают! С разрешения лендслера. Все бумаги в порядке, я проверял! Я…
Замполич запнулся, смолк и расплылся в улыбке, позабыв закрыть рот.
Но не потому, что оценил мою позу и покрасневшее от гнева лицо Проводящей. Он нас вообще едва замечал.
Сегодня Гарман не только светился счастьем, а ещё и благоухал им, родимым. От него воняло парфюмом, а китель был тщательно вычищен и застёгнут на все липучки, несмотря на подступающую жару.
Дарайя вздохнула и стала разглядывать пострадавший в схватке ноготь. Руку я ей сумел не сломать, что было отдельной доблестью. Рефлексы — страшная штука.
Я стряхнул примагнитившийся к браслету длинный чёрный волос. Спросил замполича:
— А чё радостный-то такой?
Гарман заблагоухал ещё интенсивнее:
— У них там практикантки приехали вместе с медиками. Ну от медвуза… Молодые такие…
И я всё понял. Понял, что неофитов своих эйнитка сегодня не дождалась — все незанятые по лагерю кинулись помогать грантсам разворачивать госпиталь.
Она пришла жаловаться мне, а я, понятное дело, не то, что не вник, даже слушать не стал.