Слова его были встречены радостными криками. Все, кому больше тринадцати, да и многие из тех, кто еще не дотянул до этой черты, бросились к грузовикам. Перспектива поесть оказалась для большинства слишком сильным соблазном. Фрида – хотя и позавтракала относительно плотно и знала, что дома ее будет ждать обед, – последовала за толпой голодных. В кузове она оказалась рядом с мальчишкой лет четырнадцати, ветераном “мусорных рейдов”. Пока их везли по тряской дороге к западному пригороду Альтон, он хвастливо делился опытом:
– Знаешь, там куча всего интересного. Я даже нашел ожерелье и обменял на курицу. И кормят они хорошо. В последний раз дали хлеб и суп с сосиской.
– С настоящей сосиской? – раздался недоверчивый голос. – Обычно они суп из собаки варят. Или чего похуже.
– Настоящая сосиска! – воскликнул другой мальчишка. – Bierwurst, Bratwurst, Rindswurst, Jagdwurst, Knipp, Pinkel, Landjдger… – Названия сосисок он перечислял почтительно, с мечтательной тоской, и вскоре в воздухе уже висела целая мясная лавка, а глаза у детей так и сверкали в предвкушении пира.
Минут через двадцать они спрыгнули с машины. От Альтона не осталось живого места – вдали даже можно было разглядеть Санкт-Паули, его чудом сохранившиеся склады у каналов Кеервидер и Вандрам. Растянувшиеся живой цепью женщины передавали обломки из рук в руки. Появлению помощников обрадовались не все.
– Посмотрите на этих крысят, явились отнимать наши талоны.
Фрида встала в цепь. Ее соседом был парень лет семнадцати, не замечавший, казалось, общего волнения. Работал он легко, без видимого напряжения, а одет был в почти чистую синюю куртку, все пуговицы которой были на месте. Передавая камни, Фрида поймала себя на том, что напевает гимн Юнгмедельбунда:
Мы маршем пойдем, даже если рушится все, Потому что сегодня нас слышит Германия, А завтра услышит весь мир.
Она добралась до третьего куплета, когда ощутила на ладони теплое прикосновение.
– Осторожнее! – прошептал он, взглядом указав на охранников-томми. – Кто-то может понимать немецкий.
– И пусть!
Фрида на миг почувствовала себя сильной и свободной. Парень с пуговицами оценивающе смотрел на нее:
– Знаешь, ты ведь уже не ребенок, могут и расстрелять. Сколько тебе?
– Шестнадцать, – соврала она.
Два стоявших неподалеку солдата рассмеялись какой-то шутке и закурили, глядя на работающих.
– Они такие тупые, – сказала Фрида. – Ведут себя так, будто они здесь хозяева.
Парень ухмыльнулся.
– Ну вкалываем-то мы, а они стоят и глазеют. Получается, что тупые – мы.
Фрида покраснела – ляпнула глупость, а он подловил. Ничего больше не сказав, она снова принялась за работу. Ей нравилось соседство этого привлекательного парня. Она вдыхала душный запах его пота, с восхищением поглядывала на мускулистые, в переплетениях вен, руки. Каждый раз, когда он передавал ей кирпич, она видела на внутренней стороне предплечья какую-то отметину – то ли шрам, то ли родимое пятно. Отметина напоминала число. 88. Проследив ее взгляд, он опустил рукав.
– Эй, блондинчик! (Фрида вздрогнула от окрика одного из солдат.) Шевелись! Schnell!
Парень застегнул рукав и вернулся к работе. Вскоре он снова перехватил ее взгляд.
– Меня зовут Альберт. А тебя?
– Фрида.
– Фрида, – повторил он.
Она не любила свое имя – и уменьшительное, Фриди, тоже, – но он произнес его как-то по-новому, торжественно.
– Мне нравится. Хорошее немецкое имя.
Его восхищение окутывало ее, словно теплое стеганое одеяло.
– Оно означает… госпожа.
– Так оно и есть. Ты – настоящая немецкая госпожа.
– Тело!.. – пронеслось по цепочке.
Люди остановились и посмотрели на завал; женщина, обнаружившая страшную находку, медленно отступала назад. Цепочка распалась, и люди бросились раскидывать камни. Показавшаяся из-под битого кирпича рука упала в сторону, словно моля. Женщины заработали быстрее, будто еще надеялись спасти. Через несколько секунд открылось почти полностью истлевшее тело, под ним еще одно – покрупнее; скелеты лежали друг на друге, слившиеся в соитии. Женщины потрясенно примолкли.
Фрида подошла ближе. Странно, но вид застывших в последнем объятии любовников не вызвал у нее, как у других, отвращения, – наоборот, было в этом что-то притягательное.
– Ладно, хватит. Расходитесь. Живо. Это вам не кино!
Томми отогнали женщин. Один из них остановился на краю ямы, ставшей для пары могилой.