Впрочем, спасибо господу за заботу. Фора в две недели оказалась более чем уместна. Игорю Викентиевичу как раз хватило времени, чтобы встроиться в себя нового, примириться с неизбежностью расставания с собой прежним, — а значит, и с тем миром, которому он принадлежал совсем недавно, — и начать жить там и тогда, где и когда он теперь оказался. А выживание, — даже такое комфортное, какое случилось у Игоря Викентиевича, — прежде всего требовало упорного труда и огромного терпения. Простые заботы в непростых обстоятельствах — это составляло теперь смысл его жизни с сегодня на завтра, потому что, будучи урожденным ссыльнопоселенцем без права на помилование, без родового имени и каких-либо жизненных перспектив, и сидя при этом в полярную ночь на острове посреди Ледовитого океана, строить планы на будущее попросту невозможно. Недостаток информации не позволяет даже придумать какой-нибудь хитрый план побега. Куда и как, да и зачем? Что он будет делать без денег и документов, без друзей и поддержки родных один в большом совершенно незнакомом ему мире? Да и не убежишь ведь отсюда, как ни изгаляйся, вот в чем дело.
«Куда ты денешься с подводной лодки?»
Ответ очевиден: никак не сбежишь и никуда не денешься. А посему приходилось занимать свою голову чем-нибудь попроще. Реальными задачами, доступными к исполнению. Наносить воды, например, или наколоть дров. Провести инвентаризацию продовольствия и огневого припаса, — за которые с него, наверное, еще спросят когда-нибудь в будущем хозяева товара, — утеплить дом, вернее, единственную жилую комнату в нем, приготовить еду. Дел — мелких, но необходимых, — набиралось много, но зато вечерами Бармин мог читать при свете керосиновой лампы. Невероятная роскошь, какую они с дядькой никогда себе не позволяли. Однако сейчас в его распоряжении был весь керосин острова и все имеющиеся на нем лампы. А то, что это все чужое, так на это плевать. С нищего, — а он как есть нищий, — нечего взять, и в этом вся прелесть ситуации, сложившейся из-за полярной зимы и эпидемии.
Так вот, чтение. Теперь, когда знания и умения несчастного отрока худо-бедно укоренились в собственной памяти Игоря Викентиевича, он для начала попытался выяснить хоть что-нибудь про себя нынешнего. Но в деле этом не преуспел. Ни у них дома, ни у коменданта крепости никаких особых документов, проливающих свет на тайну его происхождения, Бармин не нашел. Даже на поминальных столбцах отца и матери были начертаны одни лишь личные имена и даты рождения и смерти. Очевидным было, однако, что Игорь не простолюдин, остальное — туман. А раз так, то занялся Игорь Викентиевич другим делом: попытался понять, куда его занесло. Знания отрока по этому вопросу были обрывочными, а Бармин привык жить в мире, устройство которого ему понятно, хотя бы в самом общем виде. И теперь ему предстояло вычитать из доступных на данный момент книг все то, что помогло бы построить, — пусть и в первом приближении, — непротиворечивую модель данной ему в ощущениях реальности. Этим он, собственно, и занимался, тренируясь заодно в чтении вслух.
Оставшись единственным хозяином городка и крепости, Бармин среди прочего получил эксклюзивный допуск к тем книгам, до которых прежнему Игорю было никак не дотянуться. У покойного коменданта крепости нашелся в рабочей горнице заветный сундучок с порнографическими альбомами и книгами по военной истории, алхимии и магии. О магии Бармин что-то такое вроде бы вспомнил, но смутно и мало, поскольку почивший в бозе отрок темой этой совершенно не интересовался. В памяти остались лишь обрывочные упоминания о волхвах, магах, колдунах да ведьмах. Еще что-то невнятное о чудесах и волшбе, и все, собственно. Однако у капитана Васнецова в запиравшемся на ключ сундучке хранился настоящий переплетенный в теснённую кожу гримуар, и этот факт Игоря Викентиевича по-настоящему удивил.