— Знаешь эту женщину? — спросила Ма, перехватив его взгляд, направленный на Варвару.
— Это моя сестра, — коротко ответил Ингвар и развернулся, оставляя Варвару и ее кавалера за спиной.
— Вот это фокус! — засмеялась пьяноватая пигалица, проскальзывая под его рукой. — Мой брат танцует с твоей сестрой!
— А кто у нас брат? — спросил тогда Бармин, чувствуя, как успокаивается сердце. Он слишком сильно любил Варвару и знал, что это взаимно. Так что ревновать ее к другому было попросту глупо.
— Михаил фон Берге.
— Барон? — уточнил Бармин, выучивший наизусть списки всех главных игроков.
— Да! — подтвердила девушка.
— А ты, значит, Мария Юлия фон Берге?
— Мне больше нравится Ма ЭфБэ.
— Эф, как фон, — засмеялся Ингвар, — а Бэ, как Берге?
— Не смейся! — запротестовала девушка. — Надо мной смеяться нельзя! Мы карелы, знаешь, какие опасные в бою?
— Ваши земли где-то севернее Выборга? — припомнил Бармин карту Северо-Запада и легенду к ней. — Действительно Карелия. Лет сто назад вы были бы моими ленниками[54].
— Ты Менгден? — поняла, наконец, Мария Юлия. — Ну нечего себе! Так это меня за задницу сам Менгден держал, великий и ужасный?
— Великий размерами? — хохотнул Ингвар. — А про ваш зад, баронесса, вы сами меня попросили.
Пока трепались, музыка прекратилась, и, взяв Ма за руку, Бармин повел ее знакомиться с сестрой и кузиной. Ему не трудно, а ребенок счастлив!
Двадцать четвертое июля 1983 года
Побывав на Малом приеме в Летнем дворце в Ливадии, Бармин думал, что все уже видел и все превзошел. Не тут-то было! Большой летний бал в Новгороде оттого и называется большим, что среди приглашенных немудрено затеряться. Две с половиной тысячи гостей — это как? А так, что Зимний дворец, построенный еще в XVIII веке на территории Новгородского кремля и частично перестроенный в угоду изменившимся обстоятельствам в начале XX, поистине огромен. Когда-то давно, хотя и неоднократно, Бармин бывал и в Зимнем дворце в Петербурге и в Екатерининском дворце в Царском селе. Так вот двухсветный бальный зал в Царскосельском дворце, — это он помнил точно, — имел площадь 800 квадратных метров, а здесь бальный зал простирался на 2400 квадратных метров. Почти половина футбольного поля, застеленного наборным паркетом, под расписным купольным потолком, взметнувшемся на высоту трех этажей. И огромные окна, как и в Царскосельском дворце, перемежающиеся зеркалами, по обеим сторонам зала, высотой в два этажа — от пола и до опоясывающей зал галереи, — и еще на четыре метра уже на уровне самой галереи. Красиво. Можно даже сказать, роскошно. Огромные хрустальные люстры, белый мрамор колонн, инкрустированных арабесками из позолоченной бронзы. В общем, и не захочешь, но вынужден будешь признать — «это империя, сынок». И Бармин, следует сказать, неожиданно даже для себя любимого оказался на этом балу гвоздем программы.
Подходили многие, не жеманясь, представлялись сами, жали руку и говорили вежливые слова, содержащие многие намеки на множество разнообразных обстоятельств. И, разумеется, приглашали в гости: здесь, в Новгороде, — «вот прямо на днях», — в Пскове и Риге, Ниене и Гельсингфорсе тогда, «когда сможете. Будем рады в любое время». Особенно выделялись в этом смысле западники, вербовавшие его в друзья, союзники, «подельники и собутыльники», но подошли познакомиться и некоторые восточники. У этих был свой интерес. В основном экономический, но без политики тоже дело не обошлось. Впрочем, справедливости ради, следовало признать, не меньше было ненавидящих взглядов. Много направленной на него злобы, зависти и неприкрытой ненависти, и это при том, что Бармин никому ничего дурного сделать в этом мире пока не успел. Не было ни причины, — хотя месть за отца и деда может считаться более, чем серьезной причиной, — ни желания, ни времени. О средствах, вообще, стоило бы умолчать. И тем не менее, тех, кто его ненавидел, было в этом зале никак не меньше, чем тех, кто ему благоволил. Были, правда, еще и такие, кому было просто любопытно. Не было только равнодушных, и это, — при таком-то стечении народа, — впечатляло по-настоящему.
Однако бал — это, прежде всего бал, так что Бармин танцевал. Партнерш, — и не без умысла и ни разу не в простоте, — ему подыскивали его же невесты, с которыми он тоже, разумеется танцевал. Они же подводили его к тем из своих родичей и знакомцев, с кем Ингвару следовало познакомиться, а то и подружиться. Так что, Бармин на балу не отдыхал, а тяжело работал, и не он один. Вся их маленькая недосемья трудилась в поте лица, создавая основу будущего благополучия. И единственные люди, кто не пошел с Барминым на контакт, — несмотря даже на немалые усилия князя Северского, — это император, две его супруги и четверо взрослых принцев и принцесс. Не любили Менгдена в императорской семье, и это наводило на определенные мысли. Если все обстоит настолько скверно, отчего князь Северский не поддерживает своего родного брата? По факту, это могло ничего не значить, — личные мотивы, семейная ссора или еще что-нибудь в этом роде, — но могло означать и назревающий раскол в правящей верхушке. Но, в любом случае, это было нечто такое, что следовало иметь ввиду. Что-то, о чем надо было подумать на свежую голову, и Бармин эту мысль запомнил, но был вынужден отложить ее до времени в сторону. На балу он думать о таких вещах просто не мог. Отвлекали.
Глава 4 (1)
1. Двадцатое сентября 1983 года
Неделя с двадцатого по двадцать седьмое сентября ожидалась, прямо сказать, насыщенной. Шумной, пьяной и веселой, но в то же время чертовски опасной: иди знай, кому еще придет в голову пострелять по Бармину и его девушкам. За июль-сентябрь он пережил уже три покушения, не считая предотвращенных еще на стадии подготовки, и, как минимум, в половине случаев целью злоумышленников являлась также Варвара. Ну, а в список случайных жертв, — в сопутствующие потери, так сказать, — могли попасть практически все его невесты, часть родни и многие другие люди, оказавшиеся на свою беду в опасной близости от главного «бенефицианта» этой истории. Поэтому неделя предстояла не только разгульная, — пить и гулять намеревались не по-детски, — но и напряженная, поскольку столько гостей, сколько собиралось прибыть в Усть-Углу и Шексну на Свадебную неделю, не видели здесь с тех пор, как шестьдесят три года назад прадед и тезка нынешнего графа Ингвар Менгден третий своего имени шумно отмечал в своей родовой вотчине принятие графских регалий. Однако у Ингвара IV повод был и того круче. Мало того, что в эту неделю гуляли сразу четыре знаковые свадьбы, — сам Бармин женился на княжнах Дарене Глинской, Елене Збаражской и Ольге Кашиной, а его сестра графиня Варвара Менгден выходила замуж за великого боярина[55] Петра Глинского-Севрюка[56], - так ко всему, это была первая возможность по-настоящему отпраздновать возрождение семьи и рода и принятие Ингмаром титула, принадлежащего ему по праву рождения, которое здесь, в империи Великороссов, называли правом первой крови.
54
Когда-то Менгдены носили так же титул князей Острожских и правили на правах удельных князей всей Северной маркой, в которую входит и северная Карелия.
55
Великий боярин — высший титул родовой феодальной знати на Руси, в Великом княжестве Литовском, а также на Балканах, Украине, Румынии и Молдавии. Боярские титулы Владимирской и Московской Руси в период первой половины XIII — первой половины XVI веков можно распределить примерно в таком порядке: великий боярин князя Великого — ландграф или лендлорд; великий боярин князя удельного — владетельный барон. Петр Глинский, стало быть, барон.
56
Севрюки — потомки северян, половцев, хазар и других степных народов, в Русском государстве с конца XVI века оставшаяся после разгрома во время Смуты часть считалась служилым сословием из Северской земли. Проживали в бассейне рек Десны, Сейма, Ворсклы, Сулы, Быстрой Сосны, Оскола и Северского Донца. Упоминаются в письменных источниках с конца XV века до XVII века. В XVI веке считались представителями (древне)русской народности. После Смутного времени имя севрюков практически исчезает из истории