— Испугалась?
— Нет, — невнятно буркнула она куда-то ему в живот, очень уж большой оказалась разница в росте.
Сообразив, что это не дело, Бармин подхватил девушку под зад и поднял так, чтобы смотреть ей в лицо.
— Тебя как звать, красавица?
Девушка была симпатичной, но красавицей ее вряд ли можно было назвать. Впрочем, очарование юности, краска, залившая ее лицо и шею, широко распахнутые васильковые глаза, — все это делало ее на редкость привлекательной в том самом первозданном смысле слова.
— Окша, — смотрела она, однако, на Бармина без страха. Скорее, с любопытством и неким неярко выраженным чувством опасения.
— Тебя можно поцеловать, Окша? — спросил Ингвар, и, наверное, это был правильный вопрос, потому что девушка сначала рассмеялась, — ну в самом деле, что за вопросы задает господин граф, если она сюда, вообще-то, трахаться пришла, — а потом сама впилась в губы Бармина таким страстным поцелуем, что он даже испугался. Очень уж заводное было чувство, легко подхватываемое и способное сорвать, к чертовой матери, эти гребаные тормоза. Но не сорвало, слава богам. Не прерывая поцелуй, Бармин аккуратно перенес девушку на кровать и только тут оторвался от ее губ, чтобы освободить от платья и трусов. Лифчика, как ни странно, на ней не оказалось, и не потому, наверное, что в деревнях их не носили, — вторая половина двадцатого века на дворе, — а, скорее всего, по умыслу. Окша хотела показать господину графу, какая у нее выдающаяся грудь. Честно сказать, для ее роста, — где-то метр с кепкой, — сиськи у девицы оказались действительно зачетные. Мало того, что полноценный третий номер, так еще и упругие настолько, что стояли торчком, а не висели под действием силы тяжести.
— Ты потрясающая! — честно признал Ингвар и следующие час с четвертью терпеливо и последовательно, заботясь прежде всего о девушке, превращал ее в женщину.
Получилось более, чем хорошо. Девушка, как и планировалось, лишилась невинности, а Бармин, совершенно этого не ожидавший, получил море удовольствия. Расстались тепло и нежно. Новоиспеченная женщина выпорхнула из шатра, где ее тут же подхватили подруги, чтобы увлечь в очередной хоровод с хоровым исполнением народных песен, а Ингвар принял душ, переоделся и, бросив взгляд на то, как слуги перестилают постель, вышел к народу. Люди встретили его радостными криками, — видимо, это было ровно то, что от него ожидали, — усадили на почетное место, налили старки и предложили закуски. Ингвар взял кусок жареной курицы, ломоть пшеничного хлеба и жменю квашеной капусты и, выпив под очередную здравницу, принялся за еду.
В следующие десять часов, то выходя к народу, — застолье длилось до полуночи, а игры и танцы, как ему позже доложили, и вовсе продолжались до утра, — то возвращаясь обратно в шатер, Бармин последовательно отымел еще четырех девушек, одну даже дважды, выполнив, таким образом, свой долг перед богиней, землей и своими холопами. В конце концов, ему это даже понравилось, так что он подумал, что, если по какой-либо причине его снова призовут исполнить свой сакральный долг перед родиной, он не станет больше ерепениться. В конце концов, если им это нравится, то почему он должен волноваться по поводу того, что использует свое положение в корыстных целях? Ведь ни одна из пяти девушек не только не выказала нежелания участвовать в этом религиозном «мракобесии», но напротив, все они явно гордились выпавшей на их долю честью. И в этом смысле, особенно интересными оказали девицы под номером три и четыре: льняная блондинка Натку, попросившая, смущаясь, отыметь ее «по-господски», и светло-русая Фекла, прямым текстом предложившая Ингвару, «продолжить так хорошо начавшиеся отношения». Первая поставила Бармина в тупик, поскольку он не знал, чем именно, по ее мнению, должен отличаться господский секс от холопского.
«Камасутру ей что ли показывать?»
Однако аккуратные расспросы озадачили его еще больше, поскольку под «господским» подразумевался, оказывается, банальный анальный секс. Бармин, видимо, по простоте душевной считал, что простой народ ближе к природе и, в отличие от интеллигентов, не сильно заморачивается вопросом, куда вставлять. Тем более, если не торопится плодиться и размножаться. Но оказалось, что он не прав, потому что здесь именно что жили по заветам предков, а предки сосредотачивали свое внимание как раз на вопросах размножения. Что же касается Натку, то выяснилось, что бабушка рассказывала ей по секрету, что был у нее по молодости грех с покойным графом, и вот тогда…
«Это что, мой драгоценный дедушка тоже растлевал тут крестьянок?» — «ужаснулся» Бармин, но просьбу красавицы все-таки исполнил, оттого и получилось дважды, ведь сначала, как говорится, дело, удовольствие — потом.
Что же касается Феклы, Бармин, если честно, задумался. Девушка была действительно хороша и к тому же готова к экспериментам. Поэтому Ингвар сказал, как есть. Он не против, но явно не сейчас, когда у него одна за другой намечаются четыре свадьбы. Однако зимой, в особенности, если жены разъедутся по своим имениям, он ее пригласит. И, если она не залетит до тех пор и не передумает, возьмет ее в замок. На том и расстались.
2. Двадцатое сентября 1983 года
— Что скажешь?
А что сказать? Жаловаться, вроде бы, не на что. Радоваться причин пока тоже нет. Ритуал завершен, а как там все будет дальше, покажет только время. Может быть, все вокруг теперь зацветет и заколосится от немереного счастья и благословения богини, а, может быть, и нет.
— Было познавательно, — сказал он вслух.
После завтрака и оперативного решения неотложных дел, они с Варварой уединились по традиции в его кабинете для «совершенствования в родовой магии». Но позаниматься не получилось.
— Девки-то хоть ничего были? — уточнила свой вопрос Варвара, разливая по чашкам кофе из принесенного слугой кофейника.
— Я одного не понимаю, — Бармин, следует сказать, этого действительно не понимал. — Ты ревнуешь, завидуешь или проявляешь солидарность?
— Всего понемногу, — признала Варвара через пару мгновений, потребовавшихся ей, по-видимому, чтобы обдумать вопрос. — Завидую, если честно. Вам, мужчинам, можно практически все, чего нельзя нам.
«Права, что тут скажешь!» — согласился Бармин, пригубив кофе.
— Заведи любовника, — сказал он вслух.
— Ага, ага! — покивала на это предложение Варвара. — Это ты сейчас так говоришь, пока все в теории, а дойдет до дела, так, небось, по стенкам от ревности станешь скакать.
— Есть такое дело, — согласился Бармин. — Буду. Но, если тебе из чувства справедливости потребуется любовник, не стесняйся. Ты в своем праве.
Бармин не лукавил. Он знал, если Варвара ему изменит, он на нее обидится и будет, разумеется, переживать, но лишать ее из-за этого свободы выбора было бы неправильно. Нечестно и несправедливо.
«Пусть делает то, что сочтет нужным».
— И еще я ревную, — сказала вдруг она. Тихо, почти шепотом, но он услышал. — Ко всем, Инг. Буквально ко всем. К Еле ревную, к Ольге и Марии, к Дарене. Даже к этой шведской сучке с который ты еще ни разу не спал.
— С Дареной я тоже пока не спал, — уточнил Бармин.
— Неважно! — отмахнулась Варвара. — Все равно они есть, и от этого никуда не денешься. К этим вчерашним говнюхам тоже ревную.
— Ты же сама мне сказала, что я должен это сделать, чтобы вернуть земле силу.
— Сказала. Должен. Все правильно, — не стала спорить с фактами женщина. — Я тоже должна. Лена должна, Дарена должна. У нас у всех долг друг перед другом. А еще перед предками и перед потомками. Всем мы что-нибудь да должны, и от этого просто тошно.