— Збаражская переселилась к моей сестре. Они подруги, росли вместе. А Кашина переехала ко мне.
— Тоже росли вместе? — съехидничала Ульрика, и Бармин с удивлением обнаружил, что, несмотря на то, что они едва знакомы, принцесса уже начинает его ревновать.
— Вроде того, — ответил он, отметив мысленно, что форма ей идет, но в вечернем платье, наверное, она будет выглядеть не хуже.
В конце концов, конфликт они совместными усилиями разрулили, не дав ему превратиться в настоящую катастрофу. Вещи из конвертоплана выгрузили, а всех четверых спецназовцев, которых смел удар Бармина, отправили на машинах скорой помощи в больницу в Вологде. Парни страдали от множественных переломов рук и ног и сильных ушибов по всему телу.
— Впечатляюще, — покачала головой Ульрика, выслушав доклад сопровождающего ее врача. — Теперь я понимаю, что ты имел в виду, когда говорил, что подготовка офицеров сильно переоценена. Какой у тебя ранг?
Большую часть охраны принцесса отослала вместе с конвертопланом, а с собой в Усть-Углу взяла только телохранителей в штатском. Ингвар ей, разумеется, ничего об этом не сказал, но, благодаря своему волшебному кольцу, увидел то, что увидел. Из шести телохранителей шведской кронпринцессы пятеро были магами не ниже шестого ранга, и один был явно выше десятого.
— Не знаю, — ответил он на вопрос Ульрики, которая приняла приглашение и ехала теперь в замок в его машине. — Ни разу не проходил аттестацию. Но, думаю, где-то в районе пятнадцатого ранга.
— Не прибедняйся, — усмехнулась в ответ принцесса. — Если учесть силу нанесенного удара, примерную плотность воздуха в стене и то, что удар снес трап, но не задел сам аппарат, ты владеешь своей силой на очень высоком уровне. Важно ведь не разнообразие приемов, а эффективность их использования.
— Возможно, — не стал спорить Ингвар. — Не знаю. Меня никто этому не учил. Я обыкновенный самоучка.
— Самоучка, — вроде бы, согласилась женщина. — Возможно, что и так. Факты, собранные нашей разведкой, подтверждают, что ты нигде никогда ничему систематически не обучался. Родился и вырос на острове за полярным кругом. Рано остался сиротой, и все, собственно. Остается конечно вероятность, что твой отец и, возможно, его друзья или даже люди, специально прибывшие на Грумант, чтобы ему помочь, занимались с тобой по особой программе, учили тебя… Это кажется трудновыполнимым, но зато хорошо объясняет твое поведение. Но вот, что я тебе скажу. Или мы действительно не знаем и не понимаем, что, на самом деле, происходило с тобой на острове, или у тебя интеллект на уровне нормальной гениальности.
«Гениальность нормальной не может быть по определению», — почти автоматически отметил Бармин, но вслух говорить этого не стал.
Гением Бармин себя не считал, и даже более того, он точно знал, что о гениальности даже речи не идет. Одаренность? Это да. Единственный раз, когда он полностью прошел Векслеровский тест на измерение интеллекта, — а случилось это, когда ему уже было сильно за тридцать, — показал 137. Выше ста тридцати, — значит, не безнадежен, — но отнюдь не сто сорок и уж точно не сто шестьдесят. Другое дело, что, помолодев, он явно стал думать быстрее и, пожалуй, эффективнее. Может быть, теперь у него, и в самом деле, вырос коэффициент интеллекта? Или это магия на него так влияет? Все может быть.
— Увы, — ответил он принцессе. — Должен тебя разочаровать. Я не гений и не уникум. Я самый обыкновенный, Ульрика. Это факт. И знаю я недостаточно. Образования не хватает даже по таким пустякам, как этикет, не говоря уже о политике или экономике. Так что, будем смотреть правде в глаза, выдающаяся в нашей паре, — если конечно мы все-таки пара, — это ты, принцесса. А я обыкновенный середнячок. Однако в силу не зависящих от нас обстоятельств командовать, если поженимся, все равно буду я.
— Это больной вопрос? — стала вдруг серьезной Ульрика.
— Какой именно? — попытался Бармин сделать «морду кирпичиком».
— Кто в доме хозяин.
«Больной? — спросил себя Бармин и сам же себе ответил. — Возможно. И я даже знаю отчего. Я просто устал быть ведомым!»
Всю жизнь, несмотря на все свои очевидные успехи, — степень, профессура, хороший заработок, — он оставался ведомым. Начальники, общественное мнение, жена и дети, мать и теща, — все они знали, чего хотят, и так или иначе заставляли его делать не то, что хочется ему, а то, что сказали они. Правительство, старшие товарищи, родня и друзья всегда, в конечном итоге, добивались своего. А он? Опутанный моральными принципами и обязательствами буквально перед всеми, начиная с родины и кончая какими-то левыми соседями, бездарными студентами и родственниками «седьмая вода на киселе», отравленный интеллигентской склонностью к рефлексии и постоянным страхом, как бы чего не вышло, он, как стало теперь более чем очевидно, не жил, а существовал. Но, получив второй шанс, — да не просто так, а с невероятными бонусами в виде магии, титула и кучи денег, — Бармин не хотел повторять ошибок прошлого. Менгден не Бармин и не уступит никогда и никому. Обещал принцессе жениться, значит, женится, — слово надо держать, — но стоит ей лишь однажды нарушить обещание, данное ему в ответ, и тут же отправится жить в Стокгольм, с ребенком, но без него. Язычество тем еще замечательно, что развестись не проблема. Было бы желание. Впрочем, кроме данного слова, есть еще брачный контракт, вернее, будет, когда они будут обсуждать условия помолвки, и вот в нем Ингвар собирался прописать свои интересы четко и однозначно, большими красными буквами. Готическим шрифтом. И подчеркнуть двойной волнистой линией!
— Не знаю, — он говорил правду и не хотел смягчать ее улыбкой или еще чем. — Не знаю, Ульрика, больной это вопрос или нет. Знаю, что это принципиальный момент, и надеюсь ты понимаешь, в чем состоит разница.
— Ответь мне, тогда, на еще один вопрос, — попросила вдруг Ульрика. — Пожалуйста! Мне это очень важно знать. Обещаю, на сегодня это последний.
— Спрашивай, — разрешил Бармин, которого неожиданно увлек этот странный разговор.
— Твоей сестре Варваре двадцать четыре года, а ее подруге Елене Збаражской — двадцать три. Это так?
— Да.
— У них у обеих великолепное университетское образование и обе закончили один из лучших лицеев северо-запада, Академию в Ниене. Образованные, воспитанные и опытные женщины, не так ли?
— Так и есть, — подтвердил Ингвар, уже сообразивший, как ему казалось, о чем его спросит сейчас принцесса.
— Когда надо что-нибудь сделать, кто из вас решает, что делать и как?
— Я, разумеется, — пожал плечами Бармин. — Это тебя удивляет?
— Это меня смущает, — по-видимому, честно ответила на вопрос Ульрика. — И еще, пожалуй, озадачивает. Не знаю, право, что мне теперь с этим делать.
— Я тоже не знаю, — солгал Бармин. — И, увы, ничем тебе помочь не могу.
Он знал, разумеется, что она должна сделать, если хочет, чтобы они остались вместе на какой-то сколько-нибудь длительный срок, но не хотел брать инициативу на себя. В этом вопросе, Ульрике придется принимать решение самостоятельно. Все, что считал нужным, он ей уже сказал. Остальное — сама!
— Ты все время говоришь, не знаю, — заговорила женщина после короткой паузы, — но звучит это так, словно, ты приказываешь мне, не лезь! Или еще что-нибудь в этом роде. Приказываешь, а не просишь… И это именно то, о чем ты говорил тогда в ресторане. В семье должен быть один господин, и женщине не стоит брать на себя не свойственные ее природе функции.
— Это вопрос или итог твоих долгих размышлений?
Она не ответила. Молчала минуту или две, — Бармин не торопил, — потом все-таки заговорила:
— Я позволила себе лишнее, — сказала, словно, через силу. — Не пересекать границы, ведь так?
— Это самое разумное, как мне кажется.
— Но, как узнать, где проходят твои красные линии.
— Примерь на себя, и сразу поймешь.
— Значит, этап деклараций мы миновали…
— Мне просто надоело раз за разом объяснять очевидные вещи, — признался Бармин.
— То есть, ты против сближения и не дашь мне даже шанса узнать тебя лучше? — Ее интерпретация несколько отличалась от того, что он пытался ей сказать, и Бармин решил внести ясность: