Не это ли называют двойственностью? Когда первое знакомство с настоящей страстью запускает сумасшедший танец: горячность сопровождается ощущением, что все может ускользнуть? И ты изо всех сил пытаешься это удержать. Хотя еще и понятия не имеешь о том, что происходит и чем это может обернуться.
– Bonjour, Сэмюэль. Ты звонишь довольно рано. – Ее тон: официальный, насмешливый, укоряющий. – Как себя чувствуешь после вчерашнего?
– Скучаю по тебе.
Черт. Слишком откровенно.
– Приятно слышать. Это были чудесные мгновения.
– Когда мы сможем повторить чудесные мгновения?
– Mon jeune homme40…
– Я могу зайти попозже.
– Мне бы очень этого хотелось. Но через несколько часов я должна уехать на выходные. В понедельник, 17:00?
– Э-э… конечно.
– Похоже, ты сомневаешься.
– Не сомневаюсь. Просто чувствую себя болваном.
– Ты вовсе не болван, Сэмюэль. Я с большим удовольствием жду нашего следующего рандеву.
Меня охватило отчаяние. Почему мне казалось, что это односторонняя влюбленность? Но стоило голосам сомнения зазвучать в голове, как я тотчас заставил их замолчать. И вместо этого сказал:
– Тогда до понедельника.
– Merveilleux. Bon weekend, Samuel41.
Конец разговора.
Через несколько часов я должна уехать на выходные.
Понедельник теперь казался далеким, как будто до него целая вечность. Мой безрассудный сценарий желания: перезвонить ей, настоять на часе страсти сегодня. Или появиться на рю Бернар Палисси и…
Разрушить все незрелостью импульсивности.
Я оттолкнул телефон. Заказал еще кофе. И вернулся к своей газете и своему блокноту. Я открыл Pariscope42 и запрограммировал для себя фильмы, джазовые концерты и бесплатные органные концерты в церквях, чтобы убить время до понедельника. Словом, создавал иллюзию занятости.
Выходные тянулись мучительно. Я старался заполнить их делами и заботами. Лишь бы вырваться из плена завышенных ожиданий. Я пытался подавить страх: а вдруг она в последнюю минуту отменит свидание (хотя до сих пор ничто не намекало на это).
Утро понедельника началось с хлопка одной из соседних дверей. Я поплелся в ванную и увидел в коридоре Пола Моуста с двумя чемоданами у ног.
– Ну, здравствуй, незнакомец, – сказал он.
– На прошлой неделе я стучался дважды. Ты не ответил.
– Был занят другим. А теперь занят отъездом.
– Есть какая-то причина?
– Мой отец ушел из этой жизни две ночи назад.
– Мне очень жаль.
– Банальность оценена.
– Я от души.
– Знаю. Настроение скверное. Папа не был ангелом. Но я должен поступить правильно. Похороны назначены на среду. Мама сообщила, что я не вычеркнут из завещания. Так она пытается сказать мне: прояви уважение, будь рядом со мной, и я не стану тебе мешать и не пойду против тебя.
– Так вот оно что. Окончательный исход. Не вернешься?
– Я отсидел здесь свой срок. И подошел к тому этапу, когда положено покончить со статусом временного поселенца, обзавестись постоянным жильем, carte de sejour43, найти работу и объявить: Париж – мой дом. Получить документы, необходимые для женитьбы. Кандидатуры имеются. Но остерегайся богемных француженок с их фразами о свободной любви без тормозов. У них у всех есть эта буржуазная изнанка. Рано или поздно они заводят разговор об обязательствах, собственности, детях. Все это в них заложено еще в возрасте становления личности. Под маской сексуальной свободы часто скрывается будущая бытовая западня.
– А ты уверен, что сможешь избежать всего этого дома?
– Конечно нет. Через пять лет я женюсь и запру себя в рамках какой-нибудь академической деятельности. Если только до этого не решусь заключить Фаустову сделку и последовать по стопам отца в рекламу. Он ведь был руководителем J. Walter Thompson44. Ловкий, умный, успешный, вечно отсутствующий. Никогда не ценил меня.
Я потянулся и положил руку ему на плечо. Он стряхнул ее.
– Это и есть твое представление об утешении? – буркнул он.
– Скорее солидарность.
– Что мне это даст?
– Сиюминутную веру в то, что кто-то тебя понимает.
Он опустил голову. Подхватил свой багаж.
– Бостон зовет.
– С нетерпением жду возможности прочитать твою книгу.
– Она никогда не увидит свет.
– Как ты можешь так говорить?
44