Над крышей госпиталя плывет тяжелый густой гул авиационных моторов. Нет никакого сомнения, что это проходит большая по численности группа. Самолеты пролетают так низко, что по шуму моторов не сразу различишь их тип: ясно одно – летят бомбардировщики. Тонкое стекло позванивает слегка, отзываясь на голос моторов, а земля дрожит от другого, непохожего на авиационный, гула. В палате горит свет, интендант Птицын, свесив здоровую ногу на пол, тревожно смотрит на него:
– Что-то на передке происходит, Федор Васильевич. Это же артиллерийская подготовка. Сейчас кто-то вперед двинется. Или мы, или опять они, проклятые!
Не зная куда девать дрожащие пальцы, Птицын нервно стягивает ими воротник серого госпитального халата. Рявкают близкие бомбовые разрывы, и Птицын с искривленным ртом говорит:
– Да ведь это, кажется, штаб фронта бомбят, едят меня мухи с комарами. Подождите, Федор Васильевич, я сейчас выйду из палаты и все узнаю.
Гремя костылем, он вышел из палаты. Один за другим раздались поблизости три бомбовых разрыва. С разрисованного потолка посыпались куски штукатурки, где-то зазвенело выбитое стекло, и волною ветра распахнуло дверь. В ее проеме стоял высокий плечистый хирург Коваленко, но не в белом халате, в каком обычно его всегда видели медперсонал и больные, а в сапогах, в выгоревших бриджах и гимнастерке со шпалами, перепоясанной портупеей. Лицо его было бледным.
– Плохо дело, Федор Васильевич! Немцы прорвали нашу оборону под Вязьмой и перешли в новое наступление. Включал радио: одни победные марши и лозунги о том, что они наносят последний удар, после которого война закончится с падением Москвы. Еще хуже другое: со штабом фронта никакой связи. Сейчас поеду туда, чтобы все решить с эвакуацией госпиталя. Нужны машины. – Он задумался и, почесав небритую щеку, продолжил: – Под свою ответственность отдал приказ всем легкораненым и способным передвигаться немедленно двигаться на восток. Как вы полагаете, Федор Васильевич? Не ошибся?
– Нет, – тихо ответил Нырко пересохшим, плохо повинующимся голосом.
– Спасибо, – наклонил голову хирург. – С легкоранеными решено. Хуже с такими, как вы. Вас у меня свыше тридцати.